— Знакомьтесь, — сказал ему Олег. — Это ЮлияКим, революционерка и умопомрачительная женщина. Я от нее с ума схожу. Ужененавижу буржуев. Если так пойдет дальше, начну расклеивать листовки по городу«Долой олигархов!» или что-то в таком роде.

— Вы тут посплетничайте, амигос, — сказалая, — а я что-нибудь съем. Должна же быть от буржуев хоть какая-то польза.

Я отправилась к столу, а минут через двадцать ко мне подошелДолгих. Олег в тот момент разговаривал с каким-то жирным типом, которыйперехватил его по дороге.

— Для революционерки вы безумно хороши, —улыбнулся Долгих.

Я смотрела на его лицо и удивлялась, что не чувствуюненависти. Только недоумение. Тут можно было бы пофилософствовать опротиворечии формы и содержания, задаться вопросом, почему природа или господьявляют миру монстра в такой симпатичной упаковке. Но мне было наплевать нафилософию и на размышления вообще. Требовалось что-то ответить, и я ответила:

— Вы тоже симпатичный парень.

Чувствовалось, он не привык, чтобы с ним так разговаривали,но улыбнулся еще шире и произнес неожиданное:

— Я рад, что ваше настроение изменилось. — Теперьпришла моя очередь удивляться. Он пояснил:

— Мы ведь не так давно встречались. Помните, на мосту?

— А-а.., добрый самаритянин. Так это были вы? У васхобби раскатывать по ночному городу, спасая неразумных девиц?

— Так я вас спас?

— Разумеется. Я мечтала утопиться, но холодная вода ивы меня остановили.

— Ким.., знакомая фамилия… Ваш отец преподает вуниверситете?

— Вы его знаете?

— Наслышан. — Он улыбнулся, а в глазах мелькнулаусмешка. Наконец он меня узнал. Не узнал — понял, кто я такая. — Мой другв самом деле от вас без ума.

Его слова можно было расценить по-разному, к примеру, так:он спятил, притащив сюда девку с таким прошлым. И с таким настоящим.

— Это взаимно, — ответила я, пытаясь прогнатьтревогу и не обращать внимания на свои руки, которые теперь мелко дрожали.Предательски.

— Неудивительно. Он известный сердцеед. Надеюсь, Олегнаконец-то попал в хорошие руки. — И вновь усмешка.

Ну и что еще должно означать? Что-нибудь вроде: «Наконец-тоэтот павлин вляпался и получит по заслугам»? Весьма по-дружески. Олег подошел кнам, с трудом отбившись от толстяка, и спросил весело моего собеседника:

— Соблазняешь мою девушку?

— Пытался, но безуспешно, — пожал плечами ВадимГеоргиевич. — Кажется, это тот случай, когда говорят: «настоящая любовь».

Какая-то дама подхватила его под руку, чем сразу жевоспользовался Олег.

— Идем.

— Сматываемся?

— Нет, но есть идея.

Он потащил меня к выходу из зала, где с постными лицами пасласьохрана. Парни проводили нас понимающими взглядами. Первые два кабинетаоказались запертыми, что вызвало возмущение Рахманова. Он пнул дверь ивыругался.

— По-моему, ты спятил, — хихикнула я.

— А кто спорит? Ну, наконец-то.

Третья дверь оказалась незапертой, и мы вломились в комнату,где были три стола, масса бумаг, компьютеры и никакого намека на мебель,которая в тот момент была нам особенно интересна.

— Пойдем искать дальше? — с сомнением спросилОлег.

— Обойдемся, — заверила я.

Через полчаса мы вернулись в зал, еле сдерживаясь от смеха иизо всех сил стараясь выглядеть пристойно. Но наши старания успехом неувенчались — граждане упорно на нас таращились. Особенно на Рахманова. Впрочем,у него было такое шкодливое выражение лица, что и дурак сообразил бы, чем онсейчас занимался. Кажется, это его вполне устраивало, а мне было все равно.Где-то часа через полтора мы смогли уйти. Шофер скучал в машине.

— Ко мне? — спросил Рахманов, как видно решив, чтовполне способен напиться дома, не прибегая к услугам ресторана.

— Лучше ко мне, — ответила я.

— Почему?

— Твоя квартира навевает уныние. Очень хочется тамчто-нибудь разбить.

— Кстати, о квартире. Твоей придется заняться. Неможешь ты жить среди такого убожества.

— Еще как могу.

— Хорошо, я не могу. А у тебя еще тяготение к родномудому. Что мне прикажешь делать?

— Не лезть в мою жизнь.

— Поступим проще. Я сниму тебе квартиру, не хочешь вней жить — не надо, будем там встречаться. Она станет нашим гнездом.

— Норой.

— «Гнездо» мне нравится больше.

— А мне меньше.

— Что сделать, чтобы ты заткнулась?

— Поцеловать.

Мы не успели поссориться — машина тормозила у моегоподъезда.

— Не смей приставать ко мне в лифте, — шепнул он,отпустив машину.

— Я собираюсь принять душ и лечь спать.

— А что буду делать я?

— Понятия не имею. Могу почитать тебе сказку на ночь.

Он распахнул передо мной дверь подъезда, левую рукупо-хозяйски устроив чуть ниже моей талии и весело скаля зубы, и тут я услышала:

— Юля.

Мы повернулись одновременно. На скамейке возле детскихкачелей сидел Борька. Поначалу я решила, что он пьян, потом оказалось, чтопросто выглядел паршиво. С его стороны было большой глупостью прийти сюда, ещебольшей — меня окликнуть. Борька поднялся и не спеша подошел к нам.

— Я хотел поговорить, — сказал он спокойно, глядяна меня и игнорируя Рахманова.

— Хорошо, — пожала я плечами. — Завтра. Идет?Я тебе позвоню.

— Нет, сейчас.

— Но…

— Сейчас самое неподходящее время, — вмешался вразговор Рахманов.

— Будь добр, помолчи, — попросил Борька.

— Вот что.., иди, — сказал мне Рахманов, вновьраспахивая дверь подъезда. — Я задержусь на минуту.

— Не задерживайся, разговаривать с тобой у меня нет нималейшего желания, — заявил Борька с презрением.

— У меня тоже. Но иногда приходится. Было бы прекрасно,если бы ты забыл сюда дорогу.