— Я писал тебе, почему ты ни разу не ответила? — Стас медленно двигался вокруг меня, разглядывая изучающе, с интересом, словно игрушку, и прикидывая, как можно было бы с ней поиграть. — А после мне вовсе запретили тебе писать… Почему? — Он остановился сбоку, и, подняв руку, заправил прядь моих волос за ухо. Удивительно, но я даже не дернулась, стояла, как каменное изваяние, недвижимое, неживое, и только боковым зрением наблюдала за ним. — Отвечай, Полина. — Прозвучал прямо у моего уха его голос. Тихий, но с нескрываемой угрозой. С явным предупреждением — он не намерен вести монолог, мне лучше говорить с ним. Мне лучше не злить его.

— Я не хотела с тобой общаться. — Выдавила я глухо, но отметила, что мой голос даже не дрогнул. Это немного придало сил, и я вдохнула глубже, становясь ровнее и расправляя плечи.

— Почему? — Спросил Стас, и я повернула голову, чтобы взглянуть в его лицо. Я не могла понять, он говорит всерьез или с издевкой? Он в самом деле не понимает или насмехается надо мной? Но его лицо не выдавало ни единой эмоции, оно оставалось бесцветным, ничего не выражающим.

Я не знала, что мне делать, я не знала, что от него ждать. Мне хотелось, чтобы эта встреча поскорее завершилась, мне хотелось, чтобы он исчез. Мне было страшно, страшно до ломоты в костях. Но я так устала бояться. Вот он. Он уже здесь, передо мной. Я не смогла спрятаться, защитить себя. Поздно что-то предпринимать, поздно бояться и суетиться. Я устала. Я так устала от этого.

— Я тебя ненавидела. — Ответила я, не отводя взгляд, глядя на него с вызовом, почувствовав невесть откуда взявшуюся решимость. — Я не хотела с тобой общаться, знать тебя, помнить. Я хотела вычеркнуть тебя из своей жизни. Я ненавидела тебя так сильно, что мне хотелось взять лезвие и вскрыть себе вены, лишь бы не чувствовать все это. Я готова была полезть в петлю, лишь бы ты больше не существовал в моей голове. Я ненавидела тебя и ненавижу сейчас. — Мои слова звучали приглушенно, но злобно. Я видела, как они врезаются в его сознание подобно огромным свинцовым пулям, но он по-прежнему не менялся в лице. И мне хотелось, мне отчаянно хотелось сказать что-то такое, чтобы он почувствовал боль, чтобы его каменная маска наконец спала и обнажились истинные чувства, я хотела, чтобы он страдал, я хотела, чтобы он понял наконец, что сотворил со мной, я хотела, чтобы он пожалел о содеянном.

Стас отступил на шаг, прислонился спиной к перилам, разглядывая меня, слегка прищурив глаза. Изучающе, лениво скользил взглядом сверху вниз, и мне казалось, что каждый сантиметр тела, где коснулся его взгляд, становится грязным, липким и испорченным.

— За что же ты так меня ненавидишь? — Продолжая разглядывать меня, спросил Стас. Спросил так просто, будто и вправду не понимал. И от этого меня чуть не подбросило на месте. Злость ослепила меня яркой вспышкой, закипела в крови и побежала по телу, разрезая вены и артерии. Руки сжались в кулаки, в висках запульсировало, сердце забилось быстро и хаотично.

— Ты чудовище. — Прошипела я с ненавистью, чувствуя, как мое лицо искажается в гневной гримасе. — Ты изнасиловал меня. Использовал мое тело против моей воли. Ты насиловал меня всю ночь, не обращая внимания на мои мольбы. Ты трахал меня везде, куда только можно, ты оставлял на мне синяки и отметины. Мучал меня. Издевался. Ты чудовище, настоящее чудовище. И я не знаю, почему тебя отпустили раньше срока, была бы моя воля, я бы приговорила тебя к смертной казни! — Мои слова решетили его лицо, но он держался. Я видела, как тяжело ему удерживать свою маску, она уже трещала по швам. Я видела, как напряглась его шея, как сжались кулаки, как заиграли под кожей желваки. Его выдержка рассыпалась, за его броней просматривались спрятанные эмоции, живое существо.

— Я тебя любил. — Прошипел Стас сквозь зубы.

Я засмеялась злобным загробным смехом. Обдала его раскатами хохота, как холодной водой, он уставился на меня безумными глазами, раздувая ноздри от злости.

— Да-а, — протянула я, скалясь недоброй желчной улыбкой, — ты меня любил. Наверное, так любить можешь только ты, да? А я не оценила. — С издевательским сожалением произнесла я. — Не оценила, этакая тварь, да? Упекла тебя за решетку. Но только знаешь, — я слегка склонилась к нему, говоря будто по секрету, — это еще не все что я сделала. Это не все. Ты ведь не позаботился о контрацепции, правда? Ты так сильно и яростно любил меня, что тебе было не до этого, да?

Стас сглотнул, глядя на меня с напряженным ожиданием, и я видела, как в его глазах зреет, проклевывается понимание, разгорается ужас, злость и неверие. А меня это подстегивает, разжигает еще сильнее, воодушевляет. Я чувствую себя безумной, чокнутой, вконец потерянной, отчаявшейся сумасшедшей, мое лицо и тело пылает, внутри происходит что-то невообразимое, страшное опасное, жгучее, ведущее меня в могилу. Но мне плевать. Я хочу сделать ему больно. Мне нужно это.

— Я была беременна. Я была беременна твоим ребенком. От тебя. От чудовища. И знаешь, что я сделала? Ты знаешь, да-а, — протянула с гадким удовлетворением. — Я избавилась от него. Я не хотела родить еще одно чудовище, которое будет ломать чужие жизни. Я не могла его родить… И я его убила.

Ложь слетала с моих губ так легко, что в пору было себе аплодировать. Но наверное она так легко мне давалась, потому что была не совсем ложью. Но это было и не совсем правдой. Все было не совсем так, как я сказала. Я потеряла ребенка на десятой неделе беременности, хотя на тот момент я даже не знала что беременна — в то время я не следила за циклом и не отслеживала свое состояние, не замечала тошноты и увеличивающейся груди, мне было плохо, я была в глубочайшей депрессии, поэтому я даже не обратила внимания на свое буквально кричащее о беременности тело. Срок мне сказала врач уже после выкидыша.

Это была правда, но правда прозвучала бы не так жестоко. Правда не так сильно ранила бы его. А мне нужно было его ранить. Я задолжала ему много боли. Очень много боли. Часы, годы, километры, тонны. Я хотела утопить его в этой боли, я хотела, чтобы он захлебнулся в ней.

И мне удалось, моя ложь достигла цели. Маска холодности и безразличия слетела с него и рассыпалась в прах. Его лицо почернело от злости и вытянулось, глаза налились пугающим блеском. Он легко поверил в мою ложь. Даже не задумываясь, поверил. Потому что я для него — зло. А зло способно на ужасные поступки и жестокие слова. Я всегда была для него злом и всегда им останусь.

У меня получилось. Я сделала ему больно, я заставила его страдать, но удовлетворения я не почувствовала. Ничего не почувствовала. Его боль меня не радовала. Я договорила, и будто перегорела, истлела. Превратилась в неживой бесцветный пепел. Я смотрела на эмоции, отражающиеся на его лице, и ничего не чувствовала. Мыслей в голове больше не было, ядовитые слова закончились, и внутри было пусто. Я равнодушно смотрела на то, как его трясет от ярости, как обида и злость искривляют его лицо, и выворачивают наизнанку, и не понимала, почему мне все равно. Я ничего не ощущала и ничего не видела вокруг себя. Наверное, потому не сразу заметила движение в свою сторону. И потому ничего не поняла.

Всего одна секунда. Всего один рывок. Что-то блеснуло в его руке. И вот я прижата к стене. А Стас удерживает меня за шею твёрдой рукой. И это всё что я чувствую. Горячую руку на горле, недостаток кислорода и горькое жжение в животе, куда воткнулось что-то острое и твердое, распирающее мой живот, давящее. Я хватаю воздух через открытый рот и перевожу широко раскрытые глаза к глазам Стаса, которые находятся так близко, что в их мрачной темноте можно утонуть.