Я достал «блэкберри». Тридцать новых сообщений. Одно от Катрины — спрашивала, когда я вернусь, ей требовалась моя помощь. Похоже, оживление на рынке продолжалось недолго. Я взглянул на Рэя, который смотрел на меня большими черными глазами, и улыбнулся:

— Запросто. Как насчет прогуляться по Фулхэму? Посмотрим кино, перекусим?

— А в «Сабвэй» можно? Я, бля, от него балдею.

Джо улыбнулась и тут же постаралась придать себе строгий вид.

— Что за выражение, молодой человек. Послушай, Чарли, может, позвонишь мне? Вот моя визитка. Буду рада видеть. Верно говорят, что мир тесен. Вообще-то я в совпадения не верю. Ты только дай ему на проезд, ладно? А дорогу он сам найдет.

Мы попрощались с ней, вышли под дождь и побежали по лужам, брызгая друг на друга. Рэй вдруг сорвался и помчался с диким хохотом, а я бросился за ним, хватая ртом сырой воздух.

В пятницу вечером я ушел с работы пораньше. Обвинительно пустой стол Мэдисон, очередное свободное падение рынков, назойливое присутствие Катрины, постоянно маячившей за спиной, сомневавшейся в каждом моем решении, отдававшей сквозь зубы указания, — все действовало на нервы. Свернув на Беркли-стрит, я достал визитку Джо, небольшую, тонкую, с изображением ухмыляющегося клоуна. Я остановился у витрины «Маркс энд Спенсер», неподалеку от подземки, и набрал ее номер.

— Джо? Это Чарли. Тот, с похорон.

Она то ли смутилась, то ли разволновалась. Я услышал, как хлопнула дверь, потом ее голос, запыхавшийся, слегка истеричный:

— Конечно. Чарли. Привет. Подожди… Да. Рада была увидеться. То есть… обстоятельства, разумеется, трагические… ужасные, но все равно… Как ты? В голове не укладывается, что Мэдисон покончила с собой. Рэй, бедняга, просто убит горем. Винит себя в ее смерти.

Последние слова прозвучали спокойнее. Я слышал, как Джо села в кресло, представил, как она кладет ноги на столик. Тонкие ноги в кроссовках «адидас» и обтягивающих джинсах.

— Я тоже был рад тебя увидеть, Джо.

— Да. Это что-то невероятное. Столько времени прошло. Тебе не кажется, что жизнь идет не линейно, а словно толчками? И вот сейчас как раз случился такой толчок. Все так быстро сдвинулось. И стало лучше. Лучше, чем было. Послушай, Чарли, если ты ничем особенно не занят… то есть, наверно, ты чем-то занят, но на всякий случай… Может быть, сходишь со мной в субботу в гости? Вечеринку устраивает мой друг, художник, и там будут его знакомые, все такие известные и модные. Нормального человека там и не встретишь.

— Конечно. Не знаю, правда, насколько я нормальный, но схожу с удовольствием. Знаешь, мне понравилось гулять с Рэем. Милый мальчишка.

— Чудесный, правда? Послушай, это все будет в Спитлфилдзе, в одном старом гугенотском доме. Может, встретимся в восемь на Ливерпуль-стрит и перекусим заранее?

Все субботнее утро я ходил по магазинам, пытаясь подобрать одежду, более или менее подходящую для домашних посиделок в Восточном Лондоне. В конце концов, разочарованный, я вернулся домой и достал из шкафа черные джинсы, черный свитер и серый вельветовый пиджак, которые должны были придать мне вид загадочного, пусть и немного мрачного, интеллектуала. По дороге в город я заглянул на работу, посидел за столом со стаканчиком кофе из «Старбакса», и мной овладела глубокая меланхолия, навеянная, возможно, вкусом теплого кофе. Я сел в кресло Мэдисон и провел пальцем по столу — вдруг да остались еще, не замеченные уборщиком, чешуйки ее кожи. Я поднял палец, повернул к свету и увидел блеснувшие крохотные пылинки.

Накануне председатель прислал письмо, в котором сообщал, что нанял консультанта, к которому нам следует обращаться при малейших признаках стресса или утомления, вызванного состоянием рынков или прессом рабочей рутины. Я знал — звонить никто не станет. Мэдисон предпочла покончить с собой, но не обращаться за помощью, и в этом отношении мы все были немножко похожи на нее. Мы толкали себя к неким далеким целям, к той чудесной, сказочной Аркадии, которую капитализм всегда прячет за горизонтом, за следующим поворотом дороги.

Я стоял на станции «Ливерпуль-стрит», наблюдая за деловито бурлящим миром. Спешили к поездам семьи, отправлявшиеся в аэропорт Стэнстед; отцы тянули за собой упирающихся сыновей, матери подбирали оброненные малышами игрушки. Группы футбольных фанатов в белых и красных майках, хлынувшие в подземку после только что закончившегося матча, местного дерби, выкрикивали добродушные гадости, распевали гимны и скандировали оскорбительные для противной стороны речевки. Часы показывали четверть девятого, и я уже начал думать, что Джо не придет, но вдруг увидел ее на ступеньках эскалатора. На ней было черное летнее платье, и пронесшийся по станции ветерок вдруг приподнял подол, обнажив загорелые бедра и ободранные коленки. Волосы ее в просторном зале станции казались светлее. Темные глаза, когда я обнял ее, тепло блеснули. Между нами сразу, неожиданно, возникла удивительная близость: прижав ее к себе и почувствовав под легкой тканью уступчивое тело, увидев в вырезе платья плавный подъем груди, взволнованной неглубоким, торопливым дыханием, я не испытал ни малейшего смущения.

— Извини за опоздание. Совсем запуталась в этом жутком метро. Проехала четыре остановки в другую сторону. Зачиталась. Сам знаешь, как это бывает.

— Ничего страшного. Я уже давно не сидел вот так, без дела, просто глядя на людей. Пойдем перекусим. Ты не знаешь, здесь есть что-нибудь поблизости? Что читаешь?

Джо достала из сумочки потрепанную, с загнутыми уголками книжку судоку, улыбнулась, взяла меня за руку и повела за собой через толпу, к выходу, в холодный вечер. Я снял пиджак, набросил ей на плечи, обнял за талию, и мы пошли по Брашфилд-стрит, мимо уродливых строений, появившихся здесь в последнее время и приставленных к старому рынку как некий безобразный, но высокотехнологичный протез. Мы пересекли Коммершел-стрит и вышли на Брик-лейн. Прежде я ни разу здесь не был и теперь с удовольствием окунулся в пеструю, живую атмосферу с пульсирующими огоньками, криками зазывал и манящими запахами. Проходя мимо группки отчаянно жестикулирующих молодых людей, Джо улыбнулась и помахала им рукой. Наконец мы остановились перед индийской закусочной на углу. Джо вошла первой и, оглядевшись, кивком предложила мне следовать за ней.

Мы сидели у окна в уютном молчании, наблюдая бурлящую за окном жизнь. В шумном ресторане она смотрелась еще краше: волосы засияли над смуглой кожей, пальцы терзали попадом[31]на металлическом блюде. Я заказал пиво.

— Ну, Джо, рассказывай, как здесь оказалась? Ты такая… такая собранная, такая сдержанная. Когда я видел тебя в последний раз, под арками, ты была… сама знаешь. Кстати, помнишь, что мы целовались? Смотрю на тебя и даже не верю, что ты — та самая сумасшедшая девчонка, которую я там встретил.

Она усмехнулась, оставила в покое попадом и отхлебнула пива.