Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но кто-то же там был, раз ее туда привезли?
— Я же говорю, снимок мог быть сделан где угодно… Женя подошла к столу, поднесла снимок к лампе и еще раз внимательно посмотрела.
— У вас есть негатив?
— Есть.
— Можете дать?
— Зачем?
— Дайте, пожалуйста. Я верну.
— Евгения Васильевна…
Гулин хотел объяснить, что не имеет права этого делать, но не смог.
— Он у меня на работе. Если подъедете со мной.
— Конечно! Сейчас, только переоденусь.
Пока Женя ждала Гулина у проходной, ругая себя за то, что не подумала, поехала на его машине и в результате осталась без своей, позвонил Митя.
— Ты где?
— На Петровке — жду Гулина.
— Есть новости?
— Да.
— Что-то случилось?
— Не знаю — какая-то жуткая история. Понимаешь…
— Подожди, не рассказывай. Я сейчас приду.
Через пять минут Митя, живший в двух шагах от Петровки, появился со стороны Бульварного кольца. Когда Женя объяснила, что произошло, он спросил:
— Зачем тебе негатив?
Женя снова показала ему фотографию.
— Видишь куст? Я не уверена — снимок не очень четкий, — но, по-моему, это бересклет. Я хочу увеличить его, и если окажется, что… Понимаешь, бересклет встречается не так уж часто… то есть… я хочу сказать… если это так… я, по крайней мере, буду знать, что снимок сделан именно в том месте, о котором говорил Гулин… У тебя есть кто-нибудь, кто мог бы сделать это побыстрей?
— Подожди. Ты хочешь по этому кусту найти место? — Митя покачал головой. — Ты не забыла, что уже конец октября и кусты облетели? Как ты собираешься?..
— Если это бересклет, я узнаю его и без листьев. У него такие веточки… в бугорках, я тебе покажу…
— А что все-таки сказал Гулин?
— Он уверяет, что там никто не живет, но даже если так, я все равно хочу посмотреть… Вот он идет!
Гулин пожал Мите руку и отдал Жене пленку.
— Не знаю, зачем это вам, но здесь неподалеку, на Рождественке, есть фотолаборатория… И не потеряйте негатив!
— Хороший мужик этот Гулин… Другой на его месте ни за что бы не дал… — проговорил Митя, когда тот ушел, и огляделся. — Где твоя машина?
— Увы! Я приехала с Гулиным…
— Черт! Моя как назло в сервисе — мне вчера стекло разбили. Но ничего — берем такси!
Они дошли до бульваров и довольно быстро поймали частника на старом «жигуленке», который согласился подбросить их до лаборатории.
Женина догадка подтвердилась — на увеличенном снимке четко просматривались бугристые веточки бересклета бородавчатого.
— Ну что? Рванем прямо сейчас? — спросил Митя.
После нескольких тщетных попыток уговорить какого-нибудь водилу отвезти их в Лужки решили ехать на электричке, тем более что до вокзала было рукой подать.
Ждать поезда пришлось довольно долго. Женя молчала, кутаясь в шарф и мрачно глядя перед собой, и Мите никак не удавалось ее разговорить. И только раз, увидев двух милиционеров с автоматами, медленно идущих по перрону и смачно сплевывающих на асфальт шелуху, она усмехнулась и желчно проговорила: «Можешь себе представить американских копов, лузгающих семечки?»
Когда они вышли из электрички в Лужках, моросил дождь. Они спустились с платформы и, выбирая места посуше, по узкой тропинке двинулись в сторону поселка. Заметив дымок, поднимавшийся над крышей деревянной сторожки, Женя сказала:
— Смотри, там кто-то есть! Пошли скорей!
— Может, сначала поищем твой бересклет? — предложил Митя. — А то скоро начнет темнеть…
Долго искать не пришлось. В тридцати метрах от трехэтажного кирпичного дома с эркерами и зеленой крышей рос одинокий куст высотой в человеческий рост. Подойдя ближе, Женя воскликнула:
— Это он! Видишь бугорки? Похожи на бородавки! Пошли, надо узнать, чей это дом!
— Подожди, может, тут таких кустов много… Посмотри, вот еще… и там…
Кустов было действительно много, особенно сирени и жасмина, но бересклет им больше не попался ни разу.
— Вот тебе и Гулин — «хороший мужик»… Разве так ищут?
— Женя, он же не ботаник… И потом, ты же видишь, тут действительно, скорее всего, никто не живет.
— Вот это мы сейчас и узнаем, — проговорила Женя и бросилась к домику.
Сторож Серега, мучимый со вчерашнего дня тяжелым похмельем, на вопросы отвечать не хотел, и Мите пришлось пообещать ему на бутылку, если тот вспомнит, появлялся ли поблизости кто-нибудь с ребенком, и показал Машину фотографию. Тупо уставившись на снимок, Серега почесал живот, соображая, что бы такое наврать, чтобы не упустить чудом свалившуюся возможность выпить, но ничего не придумал и уныло изрек:
— Дык… нету тут детей-то… Откудова им тут взяться?
— Вспомните — в конце сентября…
— Дык тут никто не живет!
— А там? — Митя показал в сторону финских домиков. — Пожилую женщину с фотоаппаратом не видели?
— Что вы с ума, что ли, посходили? — не выдержал Серега. — Говорю же — нет тут никого! Вчера еще мусор приходил — чуть дверь не выломал! Подавай ему жильцов, и все тут, мать твою!..
Серега хотел было ругнуться, но спохватился, что обещанный гонорар может уплыть, и вежливо осведомился:
— Мальчонка-то ваш, что ли?
— Наш.
— А-а… Убег, стало быть… Бывает…
Митя попытался подобраться к теме с другой стороны и спросил, кто из дачников приезжал последним, но Серега твердо стоял на своем: ударяя для большей убедительности себя в грудь, он принялся убеждать собеседников, что дома потому и охраняются, что в них никто не живет, и что Михалыч подтвердит, если нужно, и что детей никаких он тут «сроду не видал». И окончательно вышел из себя, когда Митя спросил, кому принадлежит дом с зеленой крышей.
На обратном пути им попался еще один куст бересклета, который они не заметили по дороге к дачам. Женя совсем пала духом, и когда Митя, с самого начала относившийся к проблеме довольно скептически, принялся утешать ее, сказав, что установить владельцев домов не составит труда, она воскликнула:
— Да Гулин уже всех установил! Он перечислил мне всех, кто тут живет. Проблема в том, что теперь мы не знаем, где именно Данилова сфотографировала Машу. Если в поселке, во что я и сама уже не верю, то остается хоть какой-то шанс, что этот пьянчуга просто не заметил ее, и можно было бы попытаться последить за хозяевами этих домов… А если здесь, на дороге?
Если бы Оксану спросили, чего ей в эту минуту хочется больше всего на свете, она бы не задумываясь ответила: сидеть в шезлонге на балконе пятизвездочного отеля, смотреть на океан (именно океан, а не какое-нибудь паршивое море, ну, или уж в самом крайнем случае — Средиземное) и чтобы рядом на столике стоял очень тонкий, чисто вымытый и хорошо протертый бокал с ее любимым шампанским «Дом Периньон». «Бокал шампанского и все? — задали бы ей следующий вопрос. — А как же он? Как же любовь, о которой ты всегда так страстно мечтала?» — «Какая, блин, любовь, — отмахнулась бы Оксана, — и где она, эта ваша любовь, если все мужики — козлы?» Уж теперь-то она это точно знает. Сперва они бегают за тобой высунув язык, комплименты там всякие, цветы, подарки, то, се, а потом морду воротят. Они вообще не понимают, что такое любовь. В принципе. Правильно ей мать всегда говорила: «Мужику — что? Сунул, вынул и пошел. А женщина, с чем себе хочет, с тем и остается».