– И какое же?

– Дело некоего Цыплакова.

Показалось или нет? Вроде бы сухопарый старик слегка вздрогнул, услышав эту фамилию? Или это его на холоде стало потряхивать? Все-таки на дворе было весьма ветрено и сыро. А после теплого, жарко натопленного дома пенсионеру должно было быть на улице студено.

– Цыплаков, Цыплаков? – пробормотал он, вроде бы задумавшись. – Верно, был у нас такой. От цирроза печени скончался. Пил сильно.

– А что он был за человек?

– Я с такого сорта людьми не знаюсь, – высокомерно отозвался старик. – Видел только, что рожа у этого голубчика вечно синяя. И на работу он не выходил.

– А чем жил?

– Да уж жил чем-то.

При этом старик так выразительно отвел глаза, что следователю и Ритке мигом стало ясно. Врет! Он отлично знает и помнит не только самого Цыплакова, но и знает, или, во всяком случае, догадывается, на какие деньги тот жил.

– А в связи с чем интересуетесь?

– Дело в том, что несколько дней назад в Питере случилось убийство. Убитый – полная тезка вашего Цыплакова. Имя, фамилия, год рождения.

– Бывает, – не слишком охотно буркнул Петр Потапыч. – Случается.

– Случается. Но когда совпадают еще и дата рождения и место рождения – это уже, согласитесь, большая странность.

– Случается.

– Да бросьте вы! – воскликнул следователь, возмущенный наглостью старика. – Вы отлично знаете, что так не бывает! И тот Цыплаков, который убит недавно в Питере, не настоящий!

– Что значит не настоящий?

– А то и значит! Человек жил по чужим документам! И не смотрите на меня так! Вам это совсем нетрудно было сделать.

– Вы на что намекаете, молодой человек?

– А я не намекаю, я прямо так и говорю. Кто был тот человек, которому вы продали паспорт Цыплакова?

Петр Потапович молчал. При этом он шевелил своими мохнатыми бровями и о чем-то сосредоточенно думал. Впрочем, ход его мыслей было понять нетрудно. А когда старик скумекал про себя, что за такой давностью лет, да еще когда оба участника мертвы, его собственную вину будет не доказать, он снова почувствовал себя на коне. И воскликнул:

– Я прослужил много лет. Имею награды и звания! А ты, мальчишка, вздумал меня позорить?

– Это не я вас позорю! Это вы сами себя позорите! Делами своими позорите. Жизнью нечистой. Думаете, что все архивы сгорели, записи уничтожены? Ошибаетесь! Мне удалось найти парочку документов, на которых стоит ваша подпись. Желаете взглянуть?

И, к удивлению Ритки, следователь вытащил из своего портфеля несколько аккуратно разглаженных листов ксерокса.

– Это копии. Оригиналы хранятся у меня в сейфе! Ну как? Достаточно этих бумаг?

На взгляд Ритки, ничего опасного в этих листах бумаги не было. Но на Петра Потаповича эти листки почему-то произвели сокрушительное действие. Он побледнел. Несмотря на прохладную погоду, на лбу у него выступил пот, а руки мелко задрожали.

– Не губите! – прошептал он. – Молодой человек, не губите. Бес попутал! Никогда за все годы безупречной службы ни одного нарекания. Бес попутал!

– Хорошо, – кивнул следователь. – Я согласен признать все эти бумаги нелепой ошибкой дуры секретарши, которая все перепутала и напутала, или вовсе забыть про них, но… Но вы в качестве платы за мою забывчивость рассказываете все, что вам известно про Цыплакова и того человека, который купил его паспорт.

Произнося это, следователь выглядел таким грозным, что даже Ритка слегка затрепетала. А еще у нее в душе поселилось нечто вроде уважения к своему новому знакомому. Молодец какой! Перед поездкой тщательно подготовился, все продумал, архивные бумаги какие-то разыскал. И прищучил ведь этого Петра Потапыча! А каким гоголем сначала тот смотрел на приехавших к нему чужаков. Был уверен, что все у него шито и крыто. А не получилось! Андрей хоть и молодой, а верх над ним взял!

– Так что? – поспешил дожать старика следователь. – Будете рассказывать? Или?

Нет, никакого «или» Петр Потапович не хотел. Люди такого сорта с легкостью закладывают всех вокруг, если уверены, что им за это ничего не будет.

– Только вы должны мне гарантировать, что никакого служебного расследования после моего рассказа не последует.

– Что вы! Какое расследование?

– Ну ладно, – пожевал губами Петр Потапыч. – В конце концов, я давно на пенсии. И разговаривать с вами буду из чистой любезности.

Ага! Из любезности! Как же! Да ты чуть не обкакался, дорогой товарищ бывший начальник паспортного стола. Видать, много за тобой грешков. И продажа чужого паспорта еще далеко не самый страшный из них.

Но старик уже начал свой рассказ. И Ритке было некогда язвить, нужно было слушать и не хлопать ушами.

– Начать, пожалуй, нужно с того, что Паршавин этот в наш поселок бомжом явился.

– Как бомжом?

– Обыкновенным бомжом. То есть лицом без определенного места жительства. Без дома, без прописки, без регистрации.

– Что же, у него и паспорта не было?

– Паспорт был. А вот прописки не было.

– И как же такое могло случиться?

– Да по-разному люди в те времена прописки лишались. Но самым распространенным, конечно, было выписать человека, пока он на нарах сидел. Очень многие бывшие зеки через это дело стали бомжами. Добрые родственнички, которые только и мечтали, как бы им избавиться от неспокойного соседа, быстро перебирались на новую квартиру. Старую, где когда-то был зарегистрирован зек, меняли. И когда человек выходил из тюрьмы на свободу, оказывалось, что в его квартире давно живут другие люди. И он к своим метрам больше никакого отношения не имеет.

– И куда девались такие бедолаги?

– А это уж как повезет. Если кто молодой и до женского полу интерес имел, те женились. И на жилплощадь законной супруги прописывались. А если нет, то родню свою искать могли. И уже на их новую жилплощадь могли через суд прописаться. Только обычно родня старалась основательно за собой все следы запутать, чтобы и не найти их потом зеку было. Вот и оставались такие люди бездомными и нигде не зарегистрированными.

– И Паршавин был из таких?

– Да у нас в поселке половина таких была. Работа на торфяниках тяжелая. Поэтому администрация старалась заинтересовать рабочих. Служебную площадь давали, прописку и прочие социальные льготы. Нет, при желании устроиться было можно неплохо и у нас. Только пил народ сильно. Через это многие беды и случались.

– А Паршавин тоже пил?

– Он? Он – нет. Пьяным, во всяком случае, я его никогда не видел. Но человек он был с гнильцой. И непонятный какой-то. Про других я сразу мог всю их жизнь от рождения и до самой смерти рассказать. А про этого – нет. Непонятный он был какой-то, мутный.