— Но всё же я оставался опасным монстром, — отозвался Вениамин, — я не только спасал жизни, но и отнимал их…Хотя я и питался лишь кровью животных, но во время схватки, а у нас таких схваток после было несколько, я убивал. Не взирая на желание умереть, во время сражения появляется страх смерти, а точнее какой-то гипертрофированный инстинкт самосохранения, и я всегда отчаянно отбивался.

— Как же тебе удалось спастись тогда, во время этой первой встречи с охотниками? — спросила Кристина. — Ведь ранение серебряной пулей лишило тебя возможности двигаться.

— Письмо, которое написала мне Лиза, я оставил на столе в отцовском кабинете. Отца я не видел давно и я, тоскуя по нему и по невесте своей провёл несколько часов в этом помещении. Агата знала об этом. Она всё ещё надеялась, что я смирюсь со своим обращением и приму так называемый дар. Она захотела позвать меня на охоту…на людей. Сестра вошла в кабинет, разыскивая меня. На тот момент я уже покинул особняк. Сестра нашла письмо и прочитала его. Её подлая душа почувствовала такую же подлость, подвох, который помешала узреть моя наивность. Как только солнце зашло, она собрала вновь обращённых, и эта чудовищная стая устремилась к дому моей невесты. Когда надо мной уже был занесён осиновый кол, вампиры ворвались в здание. Завязался бой. Один охотник был убит. Вампиров же погибло много, ибо охотники эти были из рода Святославских, а они- опытные воины. Агата вынесла меня на руках на улицу.

— А что случилось с Лизой? — спросила Кристина.

— Её мать была убита вампирами, а Лизе с помощью охотников удалось бежать. Через год я узнал, что Лиза вышла замуж, переехав жить в Тверь к мужу. Я даже навестил её однажды.

— И как она смотрела тебе в глаза после всего, что наделала?

— Никак, — простодушно ответил граф, — она даже не узнала, что я наблюдаю за ней. Я прятался в тени огромного дуба, росшего возле величественного особняка. Была глубокая ночь, дворяне разъезжались после бала. Лизу я обнаружил по запаху. Она шла под руку со своим мужем. Проходя мимо дуба, они не заметили меня. Мне ничего не стоило броситься на них и за несколько мгновений лишить их жизни. Но, разумеется, я не стал этого делать. Какой смысл был бы в этом убийстве? Мне бы их смерть уже не помогла бы. Я вознамерился было написать ей прощальную записку, но вдруг увидел её округлившийся живот. Она была беременна, и я передумал писать. Представь, как бы она испугалась, получив от меня письмо. Я решил навсегда исчезнуть из её жизни.

— И ты простил её?

— Да. Я понимал, почему она так поступила со мной.

— И почему же? — Кристина смотрела Вениамину в глаза.

— А как ещё нужно поступать с чудовищем? — вздохнул он.

— Но ты не чудовище! — запротестовала Кристина, — ты не можешь быть монстром! Ты просто… просто…

— Договаривай, — попросил граф.

— А ты не обидишься?

— Нет, — уверил спутницу Вениамин, — мне будет приятно, если ты откровенно поговоришь со мной.

— Я считаю, что ты ни какой не вампир, — неуверенно начала девушка, — ты просто болен.

— Болен?

— Да. Есть такое генетическое заболевание. Оно называется порфирия. При этой болезни нарушается синтез гемоглобина, появляются признаки, характерные для мифических кровососов, но на самом деле человек просто болен. На фоне недуга появляются психические расстройства. Вероятно, Агата тоже страдает этой болезнью.

— Ты заблуждаешься, — густно ответил Вениамин, — я и в самом деле вампир.

— Тогда докажи, — потребовала девушка, — оскаль свои клыки или порази моё воображение невиданной силой.

— О нет, — застонал граф, — неужели ты думаешь, что я хочу показаться тебе в таком виде? То недолгое время, что провожу я с тобой, я чувствую себя снова человеком. Не кради у меня эти мгновения.

— Хорошо. Давай пока отложим этот разговор, раз уж он тебе неприятен, но обязательно вернёмся к ему позже.

Он печально посмотрел на Кристину и обречённо покачал головой, но потом всё-таки улыбнулся.

— По-моему, нам пора продолжить наше путешествие по осенней сказке, — прощебетала Кристина.

— Как пожелаете, сударыня, — согласился Вениамин и подал девушке руку. Они направились к лошадям, и граф вновь взял спутницу на руки.

В это время Святославский нервно загребал ногами опавшую листву и злобно пинал попадавшиеся палки. Стрельцова стояла невдалеке, скрестив на груди руки.

— Проклятье! Уже три недели не можем их выследить, — сетовал Георгий, — эти твари, видно, почуяли что-то. Они ушли у нас из-под носа! Лучше бы я остался в монастыре.

— От кого ты бежишь? — спросила Лида.

— Как понять «от кого»? — возмутился Георгий. — Ни от кого я не бегу!

— Бежишь. Бежишь от самого себя в монастырь.

— Вздор! — ещё больше разозлился мужчина.

— Ты бежишь в монастырь от себя самого, — повторила его напарница, — от жизненных трудностей.

— Ты считаешь, что люди уходят в монастырь, прячась от проблем?

— А как же иначе? — усмехнулась Лида.

— А тебе, милочка, ни разу не приходило в голову, что в монастырь уходят не от кого-то или чего-то, а к Кому-то? Уходят к Богу, ясно?

— Ясно. Только это не твой случай. Ты не похож на монаха.

— А я пока ещё и не монах, я послушник…А на кого я, кстати, похож?

— На психа.

— Так! Ты опять