— Держите. — С этими словами капнул в каждый стакан по капле из одного пузырька, по две из другого. Разбавил водой из кувшина.

— Беркович, писарь, выпить! Вы, мэм, тоже.

— А что это? — Аэлирне выпила приторно-вонючее зелье без колебаний.

— Приглушит восприятие, но не помешает выполнять обязанности. Хотя… — Он обернулся к стражнику. — Таз к двери. Наверняка кому-то будет плохо.

* * *

Пока некромант делал свое черное дело, писарь, Беркович и Аэлирне несколько раз выбегали в коридор, с трудом сдерживая позывы.

— Надо же, — ворчала бледная, но с пылающими щеками волшебница, сшивая куски плоти в месте, указанном ей. — Первый раз меня отхлестали по лицу, и я не ответила фаерболом.

— Он точно заговорит? Не зря мы хоть мучаемся? — Беркович уже дважды падал в обморок, но беспощадный ярл каждый раз подымал его.

— Что за помощники! Падают, как барышни при виде дракона. Заговорит, как миленький. Ты уж, Беркович, старайся направлять разговор да задавай правильные вопросы.

Когда останки жреца накрыли холстиной, а наспех сделанный зомби зашевелился и попытался встать, Берковичу в третий раз стало дурно.

Волшебница взглянула на ярла. На его лице не было ничего, кроме усталости и удовлетворения от выполненной работы.

Никакие оковы не удержали бы зомби, но крепче железа держали его заклинания черного мага, и Аэлирне поддерживала эти заклинания. Маг же сотворял Заклятие Подчинения.

— Писарь, Беркович! Приступайте к работе, иначе я с вами сделаю кое-что похуже!

Недавно черноволосый, а сейчас изрядно поседевший писарь закатил глаза, но привычно приготовил свои принадлежности. Беркович поднялся отчасти сам, отчасти благодаря пинкам ярла и приступил к допросу. Зомби и в самом деле охотно отвечал на все вопросы глухим безжизненным голосом.

— Я лишил его воли, чувств, желаний. Только память и подчинение, — вполголоса объяснял ярл Аэлирне, отведя ее чуть в сторонку.

«Бедный, как же тяжело твое ремесло!»

«Мам, держись. Мне тоже очень несладко».

Они одновременно повернули голову к зомби.

— Гувернантка Никкэ? — тихо переспросил ярл.

— С дороги! — загремел уже из коридора голос Аэлирне. — Прочь с дороги, сучьи дети!!!

Стражники разлетались в стороны, как тряпичные куклы.

В детскую влетела волшебница в грязном синем плаще. Одна из нянюшек, увидев ее взгляд, мгновенно все поняла, взвилась с места, выхватывая из рукава тонкий кинжал, покрытый желтоватым налетом.

Зазвенел лук Айне, и стрела вошла точно в сердце. Однако та, что недавно была ласковой гувернанткой, лишь покачнулась. Она подскочила к детской кроватке и замахнулась.

Аэлирне через полкомнаты прыгнула кошкой, понимая, что не успеет сотворить заклинание. Медленно, замечая, как Императрица подняла голову со спинки кресла, как Айне вновь натягивает тетиву, как делает шаг Император, вытягивая меч; медленно пролетела и столкнулась с разъяренной фурией. Дальше время опять понеслось быстро. Гувернантка оказалась невероятно сильна и в пару мигов очутилась сверху. Аэлирне с трудом держала ее за руку с кинжалом, слыша, как совсем рядом захныкал ребенок. Еще одна стрела со свистом вонзилась меж ребер гувернантки. И тут меч Императора с отвратительным хрустом рассек голову предательницы. Тело ее дрогнуло и постепенно обмякло.

Волшебница вскочила на ноги. Всю комнату заволокло серым холодным туманом, исходящим из крошечной ранки на ее предплечье. Откуда-то издали услышала голос дочери: «Мам!» Успела еще удивиться, почему это все закружилось и понеслось вверх и кому это сверху так надсадно кричит Император: «Ярла ко мне!»

И провалилась во мрак.

* * *

— Пей, мама, пей!

Аэлирне с трудом сделала несколько глотков, усилием воли разгоняя подступившую дурноту. Разлепила глаза. Дочь. Зеленоглазая, заплаканная и невероятно красивая.

— Мама! Надо выпить!

Волшебница заставила себя сделать еще несколько глотков. Боги! Чем же это меня напоили! По жилам словно потек жидкий огонь, заполняя все существо жаром. Медленно добрался до сердца, послушно булькнул и побежал дальше. Вот пламенная струя добралась до головы. Все? Нет, обжигающая лава некоторое время покачивалась, словно в бокале, а затем нехотя вытекла в пальцы, которыми кто-то держал Аэлирне за запястье. А, это ты, дорогой.

— Мам, держись! Еще выпей.

Запахло дымом, и к губам поднесли еще один стакан. На этот раз питье пошло даже приятно, радостными огоньками разбегаясь по телу. Аэлирне прислушалась к своим ощущениям и решительно открыла глаза. Богато расписанный потолок и на его фоне — радостно улыбающиеся лица.

— Дети в порядке?.. А чего это я так разлеглась?

Волшебница приподнялась и села без посторонней по мощи. Потрясла головой.

— Такое зелье я бы пила каждый день!

Судя по ошарашенным лицам стражников и Императора, что-то было не так. Она оглянулась. В красивой зале дворца прямо на мраморном полу горел костер, а рядом валялись осколки стекла. Тут же на корточках сидел ярл и держал в руках стакан.

— Я сказала что-то не то?

Ярл зачерпнул огня прямо в стакан и жадно выпил. Его затрясло, он передернулся и отдышался. Почему-то все, кроме Айне, опять сделали круглые глаза.

— Да ладно вам. Будто никогда магов не видели. — Ярл погасил огонь, поставил рядом стакан. Помог волшебнице подняться, обнял ее и Айне, и они втроем вышли в утро.

Две молодые красавицы выпорхнули из ванной, обе закутанные в длинные халаты с драконами. Подошли к дивану. Ярл уже спал — одетый, только скинул запыленные сапоги.

Аэлирне посмотрела на дочь. Та покачала головой.

— Не надо, мам. Когда ты упала, он вышел… прямо из воздуха. Осмотрел тот кинжал, потом так глянул на нас с Императором. — Айне зябко поежилась. — Вынес тебя из детской, стал отсасывать из ранки яд. Глаза бешеные, вокруг рта кровь… Как вампир какой-то. Одному гвардейцу даже дурно сделалось. А ярла губы не слушаются, наверное, от отравы. Ну, я догадалась, кричу, давайте березовых дров и цельнолитых стаканов. Меня он уже однажды поил огнем… сказал, что и от яда помогает. Ну, потом и тебя напоили, дальше ты очухалась.

В дверь постучали.

— Обед? — переглянулись в недоумении. — Так вроде еще рановато.

Вошел молодой щеголеватый офицер. Заулыбался.

— Привет, красавицы. Извините, я, похоже, не туда попал.

— А в чем дело?

— Не сердитесь, прелестные, я бы с удовольствием с вами поболтал. Но, увы — служба, — и исчез за дверью.