ждать. Сейчас я жду друга — этот «премудрый пескарь», как и я, убил все свое время, лежа на грязном одеяле и исписывая страницы. Вот он закончил и начинает собираться — встает, ищет обувь, вздыхает, говорит, что «написал тридцать пять страниц» и добавляет: «Вот что значит не писать пять дней!». Значит, я ждал тридцать пять страниц — это время требуется моему другу для того, чтобы нагнать пять дней. Значит, он тоже ждал — интересно, опоздал или поторопился? Я не знаю, но теперь он ждет меня — ходит по комнате, громко дышит в нос. Он больше моего не любит и не умеет ждать. Пора выходить.

Все-таки мы не совсем «мудрые караси»; может быть, и не стоит рассматривать жизнь как безделушку, которую вертят, перед тем как купить, но считать пузыри, лежа на дне, еще тяжелей. Вдруг ничего не будет, ничего не произойдет и придется лежать дальше… ждать чего-то, пока не надоест, пока не привыкнешь к такому ожиданию, пока оно не станет незаметным, прочным, обычным. Надо торопиться — друг заслонил мне единственную тусклую лампочку: что-то втыкает в розетку — так можно испортить зрение. Он дает мне отсрочку, говорит — «я пойду в туалет». Сейчас я об этом забуду, а когда он вернется — напомнит мне об этом. Да, все отсрочки, даже такие нелепые, коварнее ожиданий — они внезапны и малоприятны.

Я уже исписал четыре страницы — этого обычно хватает, чтобы заморочить себе голову и забыть о том, что начал писать всю эту ерунду только для того, чтобы не ждать.

А ведь я мог бы с самого начала не ждать, не писать, не слышать щелчков секундной стрелки на своих часах, мог пойти гулять, мог бы…

Вот он вернулся, теперь торопит он. Ему некогда. Мне, наверное, тоже.

* * *

Так и не дождавшись ЭмСи, легли спать. Он появился около девяти утра, необычайно удивленный тем, что мы только проснулись. Кашкет тут же отправился на кухню варить курицу, а ЭмСи тем временем приколотил косяк. Сегодня намеривались погулять в горах, но не знаю, что ЭмСи положил в косяк, только я прирос к кровати и не мог не то что в горы, а и до двери дойти. Я сидел и слушал подряд все, что играло в плеере. ЭмСи спустился вниз проверить, как идут дела на кухне.

Погода была промозглая, так что я принялся кутаться с головой в одеяла, которые в неимоверном количестве были навалены рядом. Вскоре согрелся, но ноги все равно продолжали мерзнуть, так что я повалился набок поперек кровати, закутанный яко бомж в дюжину одеял. Как назло музыка прекратилась, а сил встать и поставить что-то еще просто не было. В таком виде меня и застал Кашкет, ничуть этому не удивившийся. Он рассказал, что все понял, когда на кухню спустился ЭмСи и прирос к стулу, разговаривая со стенкой.

Расправившись со злосчастной курицей, я пришел в себя, и мы отправились в горы, вдоль речки… Кашкет бодро взбирался по тропке, вьющейся мимо гигантских скалистых кусков, я еле плелся. Порядком выдохнувшись, уселись на верхушке огромного камня, нависшего над ущельем. Отсюда открывался замечательный вид, жалко только, что облака и туманная дымка скрывали снежные вершины. Холодный моросящий дождь скоро загнал нас обратно домой.

* * *

В холод туго думается. Всю ночь и все утро шел дождь, иногда с грозой, иногда чуть ослабевая, но все время. Он идет и сейчас, и думается действительно неважно. На мне шерстяные носки, две куртки, шарф, и я все равно мерзну, от этого в голову лезут мысли о чем-нибудь теплом: горячем чае, курином бульоне, солнце, комнате с камином или хотя бы с тандури. Про остальное как-то не думается.

Вчерашние зеленые горы снова покрыты снегом и клубятся так сильно, что заслоняют солнечный свет. Эти испарения — плотные и белые — закрывают все небо: нет ни облаков, ни солнца, ни голубовато-синих просветов. Такое небо утомительно однообразно. Можно подумать, что неба нет вовсе — я сижу прямо в облаках. О небе напоминают усиливающиеся порывы ветра с дождем — откуда-нибудь он все-таки должен дуть, а капли — падать.

Вчера, перед ливнем, я видел, как тысячи белых бабочек перелетали через реку, с одного склона на другой, густо поросший густым сосновым лесом — они прятались от надвигающейся грозы.

Сегодня утром, взглянув в окно, я увидел стаю ярко-красных попугаев — короткими перелетами, с дерева на дерево, они летели вдоль реки. Буду надеяться, что они, в отличие от бабочек, предвещают солнце и тепло. Вот тогда можно будет подумать, а сейчас это практически невозможно.

Весь день как белая ночь. Попугаи не оправдали надежд — внизу, под окнами, туда-сюда, по-прежнему, ходят зонтики, в основном черные, и это угнетает еще больше. Сегодня плохой день… А многое нужно для того, чтобы назвать целый день плохим — для этого нужно, чтобы ко всему прочему прибавилось какое-нибудь предчувствие, и такое, как назло, есть. Теперь самое главное — дождаться утра, а там, посмотрим, может, всему виной белые бабочки и красные попугаи, черт его знает…

* * *

Мы устали мерзнуть и надеялись, что в Дарамсале, расположенной ниже Манали, будет теплее.

Как назло, в день отъезда нас разбудило солнце, и погода стояла прекрасная. Греясь на веранде, играли в шахматы и попивали чаек. Время от времени приходил ЭмСи, напоследок презентовали ему какой-то совковый значок, из коллекции Кашкета, часть которой он таскает с собой для подобных случаев. Расстались друзьями, ЭмСи дал карточку гестхауса приятеля в Дарамсале, традиционно расписав небывалые удобства и прочие преимущества.

На стоянку мы явились слишком рано, автобус был пуст, в конце салона валялся пьяный в зюзю индус. Как только я втиснулся с рюкзаками, он принялся давать какие-то советы, безумно размахивая руками — ничего не понял. Еще при покупке билетов Кашкет подсуетился, чтобы заполучить лучшие места № 1 и № 2 — прямо за сидением водителя. Тут больше места, никто не придавливает тебя спинкой под подбородок, не открывает окно в середине ночи, есть пепельница и не так трясет.

Рюкзаки пришлось сдать в багаж за дополнительные десять рупий с носа. В этом случае водила мелом пишет на вещах номера сиденья и можно быть относительно уверенным, что по приезду не получишь саквояж какого-нибудь туземца.

Устроившись на солнце, наблюдали, как к автобусу подтягивались пассажиры. Первыми подошла пара туриков, парень с девушкой. Вопреки внегласным правилам индийского дорожного сообщества белых людей, они