Но Ален не смог этого сделать.

Через три дня его состояние резко ухудшилось.

Ален проснулся среди ночи. Элинор услышала, как он кашляет, и вбежала в его комнату. К ее ужасу, Ален встал с постели. Держась за спинку кровати, он весь дрожал; изо рта бежала тоненькая струйка крови.

— Ален! — Элинор кинулась к нему. Уложив его в постель, она принесла холодной воды и осторожно обтерла ему лицо. Ален был мертвенно-бледен, он задыхался. Она с ужасом заметила, как судорожно кривятся его губы, когда она попытался заговорить.

— Я позову лекаря! — пообещала она.

Господи, чем он сможет помочь? Она очень испугалась и не знала, что делать. Выскочив в коридор, Элинор стала звать на помощь.

Из своей комнаты появился Альфред. Судя по его взъерошенному виду, он уже спал. Вслед за ним прибежали Корбин и Изабель. Эти двое, видимо, еще не ложились.

— Альфред, умоляю тебя, пошли за лекарем. Алену совсем плохо…

Альфред похлопал ее по плечу.

— Ступай к нему. Сейчас распоряжусь.

Элинор вернулась к Алену. Он опять встал и, согнувшись от боли, кусал губы, чтобы сдержать крики.

Подхватив мужа, Элинор прижалась к нему, чувствуя, как все его тело содрогается, когда все новые волны боли накатывают на него одна за другой. Это было похоже на приступ желудочных колик — но он слишком долго ничего не ел. Элинор попыталась дать ему воды, но Алена тут же вырвало, и он снова застонал от боли.

Наконец появился лекарь. Поразмышляв, он предложил очистить больному желудок. Элинор принялась убеждать его, что ее муж и так давно уже ничего не ест.

Пока они спорили, Ален вдруг судорожно заметался на постели.

Страшный крик вырвался из его груди.

— Меня отравили! Отравили!

Пораженные, они уставились на него, не в силах сказать ни слова. Сидевшая в углу Изабель всплеснула руками.

— О Господи! Господи!

— Этого не может быть! — крикнула Элинор. — Умоляю, сделайте что-нибудь…

— Элинор! Где Элинор? — звал Ален.

— Я здесь! Я с тобой! — Элинор упала на колени возле постели, прижав к груди его седую голову.

— Элинор… О Боже, какая боль!

— Ален…

— Яд! — Он снова заметался. — Меня отравили…

— Ален! Мой бедный Ален! — шептала она. И, обернувшись к лекарю, яростно крикнула: — Сделайте же что-нибудь! Помогите ему! — Алена били судороги, настолько сильные, что Элинор не могла его удержать. С губ его срывались страшные крики, потом он тяжело упал на постель, вздрогнул и застыл.

Обхватив его руками, Элинор прижалась к нему, баюкая его как ребенка. Он с трудом открыл глаза и попытался что-то сказать, но захрипел и затих. И вот его губы снова шевельнулись.

— Элинор… — только и смог прошептать он. Элинор чувствовала, как жизнь покидает измученное тело. Рука Алена еще сжимала ее пальцы, на губах снова выступила кровь. Глаза его были открыты; они погасли, как задутая разом свеча.

Рыдание вырвалось из груди Элинор. Она кусала губы, и слезы ручьем текли у нее по лицу. Она закрыла мужу глаза.

— Спи спокойно, милый.

Прижав его к себе, она замерла, пытаясь уловить последнее дыхание жизни, которое быстро покидало его тело.

— Элинор… — неловко прокашлялся Альфред, — он умер.

— Я знаю.

— Пойдем отсюда, — предложил Корбин, ласково кладя руку ей на плечо.

— Пожалуйста… я хочу немного побыть с ним.

Все молчали. Никто не двинулся с места. Погрузившись в свое горе, Элинор даже не заметила, что в комнате повисла какая-то напряженная, жуткая тишина.

Только подняв глаза, она вдруг поняла, что Альфред смотрит на нее каким-то странным взглядом.

Первым заговорил лекарь.

— Яд? — угрюмо переспросил он. — Что ж… посмотрим.

— Как вы смеете?! — Она обернулась к ним. В голосе ее был такой гнев, что все невольно попятились. Элинор колотила дрожь. Сжав кулаки, она угрожающе двинулась к лекарю. — Как вы могли… как осмелились даже вообразить такое?! Вон! Вон отсюда… все!

Она была в таком бешенстве, что лекарь быстро вышел из комнаты. Остальные также поспешно ретировались вслед за ним.

Последней вышла Изабель.

Элинор захлопнула за ней дверь.

Воцарившаяся в комнате тишина навалилась на Элинор. Она долго стояла молча, все еще задыхаясь от гнева; его сменили отчаяние и боль при мысли, что этот благородный и добрый человек покинул ее навсегда.

Элинор опустилась на колени возле постели. Остывшее тело начинало уже цепенеть. Опустив голову, она заплакала, и слезы ее падали на грудь того, кто всегда был ей защитником и другом.

Только сейчас ей вдруг пришло в голову, что в словах лекаря может крыться страшная правда. Ален так мучился перед смертью… Элинор вспомнила, что так же умирали и крысы, когда в амбаре сыпали отраву…

— Боже милостивый, что я наделала… что я наделала! — побелевшими губами шептала она.

Элинор не знала, сколько прошло времени, — она отупела от горя. Она пыталась молиться, но слова не шли у нее с языка.

Где-то после полуночи она так и задремала, уронив голову на подушку. И очнулась, только когда чья-то рука ласково тронула ее за плечо.

— Миледи, пойдемте. Графа нужно приготовить к погребению.

Элинор вскинула глаза — разом побледневшая и постаревшая Брайди печально смотрела на свою хозяйку.

— Никто не дотронется до него, клянусь. Никто, кроме тебя и его слуги.

— Никто, миледи, я обещаю. Пойдемте. Вам нужно хоть немного отдохнуть.

Элинор позволила Брайди помочь ей подняться на ноги.

— Послушай, лекарь сказал, что его отравили. Даже Ален крикнул об этом перед смертью.

— Он был уже очень стар, миледи. И болен. Все это знают.

— Это все я виновата…

— Миледи, ну не вы же его отравили, правда?

— Боже милостивый, что ты говоришь?! Я бы никогда этого не сделала!

— Ш-ш… конечно. Не волнуйтесь. Он ведь любил вас, миледи.

— Это все я виновата… — повторила Элинор.

— Вы подарили ему счастье.

— Я любила его… но никогда не была в него влюблена.

— Вы дали ему то, что могли дать. Поверьте мне, миледи, он гордился вами и обожал вас. До последнего вздоха.

— Он умер, потому что я привезла его сюда.

— Миледи, вам нужно отдохнуть. Иначе горе повредит вашему ребенку.

Эти слова заставили ее опомниться. Брайди потянула ее за руку, но Элинор, вырвавшись, кинулась к мужу, последним поцелуем коснулась холодного лба, пригладила серебряные волосы, стараясь навсегда запечатлеть в памяти это благородное лицо.