оттенков индиго, а могла, наоборот, светлеть, доходя до прозрачности летнего неба.

Сейчас она светлела.

Муж наклонился, впиваясь в мои губы жадным поцелуем, подхватил на руки и отнес в постель.

И сегодня в нашей постели происходило странное: сладость соседствовала с горечью. Я даже не подозревала, что такое возможно… Что мой король, лаская меня, будет так напряжен… Словно не жилами перевиты его руки, а канатами обязательств. Словно течет в этих жилах не кровь – а черные, как самая жуткая ночь, воспоминания о погибших. И я понимала, что его страсть разбавлена желанием забыть, отстранить, хотя бы в постели избавиться от всего этого… перестать быть королем, превратиться просто в мужчину.

Я понимала его – потому что испытывала практически то же самое. Но понимала и то, что его боль, его долг – в разы глубже, больше, сильнее моих. И пыталась помочь. Смыть с него черноту. Поцелуями, прикосновениями, тем, что растворялась в нем, принимала его любым. Я забирала мрак… но не становилась светом. Ведь даже ярко освещенная ночь все равно не станет днем, да ей это и не нужно.

Нужно иное. Дышать в унисон, ловить губами стоны друг друга, замирать от счастья, когда любимому хорошо.

Но при всем этом счастье – я не могла дать Кэйру то, что полагала главным.

А он не мог это взять.

И сегодня, хоть мы не первый раз ласкали друг друга, позволяя практически все, за единственным исключением… Сегодня мне было как никогда ясно – этого мало.

Я чувствовала эту неполноценность всем своим существом: никуда не девшейся человеческой сутью и новой, еще не раскрывшейся толком сутью фейри.

Оберон прав.

Мы должны консуммировать брак. Потому, что сейчас я, признанная, законная королева Неблагого Двора, – все еще не жена его королю.

Потому, что Темная королева не может быть связана никаким контрактом даже с собственным мужем.

Потому, что статус пряхи держит мою силу в стальных оковах.

Но, боги, как, как сказать это моему королю?!

И неужели он не понимает этого сам…

Час спустя мы достигли неба одновременно. Ну а как еще назвать потрясающий тело взрыв, возносящий тебя на невероятную вершину блаженства? Слово «оргазм» слишком блеклое, слишком… статичное, плоское.

Я содрогнулась в тот же момент, когда вздрогнул и излился Кэйр. И это было прекрасно! Но только небо тоже оказалось твердым и плоским. По крайней мере мое…

Муж одним движением, словно в его теле не было костей, развернулся на постели, вновь оказавшись плечами на подушке, потянул меня на себя. Склонившись над его лицом, я коснулась губами его губ, а он принялся беспорядочно целовать меня куда придется – короткими, почти невесомыми поцелуями.

А потом вдруг усмехнулся и протянул:

– В при-и-инципе, радость моя… поза, в которой мы пребывали минуту назад, весьма говорящая.

– Мм?..

Кэйр пощекотал кончики моих ушей, выглядывающие из спадающей на него копны волос, и меня мгновенно пронизало острое удовольствие, словно кусочек только что испытанного блаженства.

– Понимаешь, – сказал он, тут же опуская руки ниже и щекоча мне шею, – эта поза словно делает нас картой.

– Картой? – еще плохо соображая, переспросила я, оглаживая его брови.

– Игральной картой-картинкой, – уточнил король. – Один и тот же рисунок повторяется зеркально. На одной и той же карте – два одинаковых изображения одной и той же фигуры. Это символично, тебе не кажется? Карта одна, фигуры две – единение короля и королевы…

До меня наконец дошло, что он имеет в виду.

– Ты, конечно, прав, – улыбнулась ему в губы. – Такую позу люди как раз и называют «лечь валетом», для занятия сексом определенного рода… Проблема в том, что эти две фигуры на карте – одного пола. Снизу король – и сверху король, снизу валет – и сверху он же. То есть выходит, что фигура-то одна…

Кэйр капризно искривил рот.

– Элла, нет! Ты не видишь символики! Это единение! В этой позе мы с тобой становимся единым целым, происходит слияние. Мы вдвоем – не просто король и королева, мы единый символ Неблагого Двора…

Но я уже его не слушала.

Слияние.

Но ведь неправда. Для слияния нужна совсем другая поза!

– Символ, Кэйр, появится, если слить ДВЕ карты – короля и даму. Или даму и валета! Вот тогда это будет слияние и символ!

Я забралась на него полностью, оседлала и чуть приподнялась.

– Например, так.

Лицо короля стало… странным. Глаза широко раскрылись, губы сжались в прямую, узкую линию. Словно он что-то вспомнил – или понял – и эта мысль ему совершенно не понравилась.

Он вдруг резко перевернул меня, распластался сверху, удерживая тяжесть своего тела на локтях.

– Или так? – спросил со странной интонацией.

– Или так, – согласилась я.

– Все же король, как мужчина, должен быть сверху дамы.

– Ничего не имею против.

– К тому же я – твой господин.

После этой фразы я определила эмоцию, звучавшую в его голосе. Сомнение.

– Господин, – подтвердила, больше не улыбаясь.

Оберон прав. Но… решать не мне. Кэйр должен решить сам.

– А ты – моя пряха, – сказал он.

– Конечно.

Мы смотрели друг на друга очень серьезно. Будто были полностью одеты, сидели за столом и обсуждали какой-то крайне важный вопрос.

Вот только это было не так.

Мы в постели.

Мы обнажены.

Мы плотно прижаты друг к другу.

Но вопрос… вопрос действительно важен.

– Моя пряха… – повторил Кэйр, и его глаза потемнели. – Посвятившая себя служению мне.

И в моей памяти четко, ярко вспыхнули его слова при первой нашей встрече наяву. Он сидел на троне, а я стояла на коленях у его ног, испытывая сладкий трепет и бешеное раздражение.

«Я, Кэйворрейн Сумрачный Плетущий, властью, данной богами, Король Неблагого Двора, выбрал себе новую пряху. Перед высшими силами и перед своими подданными я вручаю этой смертной свой дар и прошу немногого… моя прекрасная Элла, будешь ли ты со мной семь лет? Разделишь ли дни и ночи, закаты и рассветы, о златокосая смертная?»

Все изменилось. Все изменилось так, как я и в самом невероятном сне не могла себе представить.

Я больше не смертная. А король Неблагого Двора выбрал меня своей королевой.

Не пряхой! И не на семь лет. Навсегда.

Я не могу больше быть его пряхой!

Это НЕВОЗМОЖНО!

Это – НЕЛЬЗЯ!

Ведомая теми же чувствами – сладким трепетом и зашкалившим бешенством – я с силой подалась бедрами к мужу и ахнула от изумления – потому что он сделал то же самое.

И мы оба замерли.

Секунда… вечность… еще один миг…

А потом Кэйр очень медленно повторил свое движение и уперся… Частью тела, которая должна консуммировать брак, туда, где, фоморы все забери, консуммируются