— Смотреть на них не хочу! — проскрежетал зубами Пётр. — Треть полка потеряли по их вине! Вороги, душегубы! Отвести их в сторонку и расстрелять! Все их деревеньки и вотчины отписать в казну! Родственников — в ссылку вечную! Кто хочет возразить?

— Дозволь мне, государь! — раздался звенящий Санькин голос.

«Ничего другого я от неё и не ожидал! — грустно объявил внутренний голос. — Сейчас и вам достанется — на орехи! Если всё только Сибирью закончится, то считай — и повезло!»

Но на Саньку царь гневаться не стал, только отмахнулся небрежно — как от комара назойливого, и заявил:

— Не дозволяю! Всем известно, что супруги Меньшиковы у нас — все добрые и нежные из себя! Легко быть добрым! — нахмурился, но уже через секунду улыбнулся: — Но и смелые они, Меньшиковы! Оба — смелые! Вот этому — всем поучиться у них требуется! — обернулся к Егору: — Что вы там ещё придумали, относительно этих Троекуровых?

— Да просто разжаловать в солдаты да и направить к генералу Лефорту — апроши рыть. Работа там трудная, не хуже каторги сибирской…

— Апроши, говоришь? — опять нахмурился Пётр и строго спросил у Саньки: — Скажи-ка мне, Главная Сестра Милосердная, а сколько людей мы лишились сегодня, во время этой наглой турецкой вылазки?

— Убитыми — сто семьдесят человек, ранеными — вдвое больше! — бестрепетно доложила Санька. — Но и турки — убитыми и пленными — потеряли около четырёхсот отборных янычар!

— Это хорошо — четыреста янычар! — согласился царь. — И заслуга в этом — лично полковника Меньшикова и его подчинённых, которые галок и ворон ртами не ловили! Ладно, принимаю такое — справедливое насквозь — решение: Ивана Троекурова — животом скорбного — отправить в апроши, а братца его Сеньку — расстрелять… Всё на этом, я сказал!

А ещё через неделю из Азовской крепости прибыл парламентёр — с белым платком в одной руке и пергаментным свитком в другой. Прочитав послание, царь скорчил недовольную гримасу, нахмурился, велел посланнику прийти за ответом следующим утром, а сам тут же созвал всех генералов и высших офицеров в свой шатёр — на экстренный военный Совет.

Пётр поднялся со своего раскладного стула, внимательно и печально оглядел верных соратников, объявил — слегка расстроенно:

— Турки хотят сдать крепость! При условии, что мы всех их выпустим — с оружием и знамёнами… Улыбаетесь, смотрю? Рады? Что, уже навоевались? А я вот — нет! Госпожа Главная Сестра! — обратился к Саньке, которую неожиданно для всех тоже пригласил на Совет. — Расскажи, что у нас с потерями. Сколько мёртвых, раненых?

— Всего умерло, господин Бом Бар Дир, двести сорок пять человек: большинство от полученных в бою ран, несколько — от болезней, — совершенно невозмутимым голосом, будто с младых лет участвовала в государственных делах и Советах, ответила Санька, посматривая в основном только на Егора. — Казаков, раненых в схватках с татарской конницей, — четырнадцать. Флотских людей — девять. Армейских — четыреста пятьдесят девять. Но очень много больных и хворых, порядка шестисот человек.

— Шесть сотен больных? — удивлённо нахмурился царь. — Чем страдают? Может — притворяются, чтобы избежать тяжкой лямки солдатской?

— Нет, не притворяются, Пётр Алексеевич! — мимолётно и строго улыбнулась Санька. — Желудками все страдают, поносом кровавым. И всё из-за того, что чистоту не соблюдают! Вот я намедни, третьего дня, читала Воинское Уложение. Много чего там предусмотрено из того, что солдат должен иметь с собой в походе, упомянуты даже косичка накладная и смесь пудры с мукою ржаной. А вот мыла обычного нет в том подробном перечне! Отсюда и грязь, а где грязь — там и болезни! — смущённо покосилась на Егора, чуть покраснела и добавила: — А мыло-то — вещь очень даже полезная…

— Дельно говорит Александра! — загудел бас Гордона. — Дельно! Надо мыло держать в войсках. В порядке обязательном!

— Мыло? — брезгливо передёрнул плечами Пётр, сам никогда не отличавшийся трепетной любовью к чистоте. — Если на всех служивых людишек мыло в Англии закупать, никакой казны не хватит!

— Если будет надо, то и мыловаренный заводик поставим на Москве! — мягко заверил Лефорт, предварительно перемигнувшись с Егором. — Ворвани-то в Архангельске — с избытком значительным…

— Ладно, коммерсанты ушлые! Перемигиваются ещё, морды… — недоверчиво покачал головой царь. — Потом поговорим про то. А сейчас — по делу. Главная Сестра нам только что доложила, что потери в армии и флоте — совсем копеечные. Так с чего нам войну прекращать, турка с почестями и знамёнами выпускать из крепости?

— Точно, Пётр Алексеевич! — горячо поддержал Головин. — Либо пусть сдаются — вместе со всеми знамёнами, пушками, ружьями, ятаганами — и следуют в Сибирь, либо — штурм кровавый и беспощадный! Хоть прямо завтра! Шпагу из ножен, и — Форверст!

— А у меня подкоп почти готов, — негромко похвастался Лефорт. — Дней пять-шесть, и можно будет порох заносить…

— Брандеры давно уже подготовлены! — сообщил Гордон. — Только и ждём, что герра Франца. Чтобы рвануть — одновременно…

На том и порешили: сообщить утром турецкому парламентёру, что принятие решения откладывается на неделю, мол, царь отъехал в Черкесск — баню посетить тамошнюю. А по прошествии этого времени взорвать всё, что только можно взорвать, и посмотреть — что, в конце концов, получится из этой задумки…

— До чего же все мужчины кровожадные! — неодобрительно покачала головой Санька, но вступать в спор благоразумно не стала.

Через шесть дней, сразу после торопливого завтрака, Пётр и все его ближайшие сподвижники проследовали на ближайший высокий холм, с которого открывался превосходный вид на Азовскую крепость, и, вооружившись подзорными трубами, стали ждать. Отсутствовали только Лефорт и Картен Бранд, находящиеся непосредственно на вверенных им боевых объектах.

— Что, государь, как рванёт, так сразу и двинемся на штурм? — нетерпеливо спросил Головин, нервно облизывая свои тонкие губы.

— Не суетись, Автономка, не суетись! — отмахивался от него Пётр — как от приставучей навозной мухи, неотрывно глядя в окуляр подзорной трубы. — Дождёмся, посмотрим, вот тогда и определимся…

Внезапно под крепостной стеной земля заметно вспучилась, раздался страшный грохот, от которого тут же заложило уши, над бастионом поднялся устрашающий огненный столб, во все стороны полетели крупные камни и обломки брёвен…

А ещё через полминуты крепостная стена зашаталась, дрогнула, потекла…

— Ура! — завопил Автоном. — Есть широкий пролом! Пётр Алексеевич! Давай команду на штурм решительный!

— Подождём брандеров! — после короткого раздумья решил царь. — Нам нынче спешить некуда. А басурманы пусть понервничают, бродяги…

Турки действительно не понимали, что происходит: после взрыва в крепостной стене образовался кривой пролом, но русские войска почему-то не торопились идти на решительный приступ…

— Государь, Пётр Алексеевич! — тоненько взвыл Головин. — Вон басурманы уже строительную команду направили — заделывать проём! Позволь мне…