— Кто там у тебя, высокблагородие? Волчица? — тон эпарха не предвещал Андре ничего хорошего. — Они обычно дикие, как демоницы.

— Тебе какая разница? — спросил Андре. — Вы-то не звери, а одичавшие.

— Осторожно, аббат, — сказал эпарх. — Для нас как раз большая разница. Хоть мы, как ты сказал, не звери, но у нас с волками уговор. Они нас не трогают, мы — их. Нам неприятности не нужны.

— Не горячись, эпарх, — раздался шлепок, какой бывает от столкновения ладони с кожаными латами, из чего я поняла, что Андре похлопал старосту селения по плечу. — Ну какая волчица? На кой мне эти зверюги? Так, украл невесту из-под венца.

— Не сумел совладать со страстью, аббат? — издевательски проговорил эпарх. Слышно было, что он лишь подыгрывает Андре. На деле же показывал, что не даст себя одурачить.

Я продолжала кататься и мычать, причем старалась имитировать интонации волков, чтобы звуки, издаваемые мной, были больше похожи на рычание. Я кожей чувствовала, что это очень не нравится эпарху и недоверие к Андре растет, с каждым мигом.

— Она принадлежит Церкви, — спокойно сказал Андре. — Была обещана с самого рождения. Как и приданое, которое любящий отец дал за любимую, пусть и младшую дочурку.

Я застонала от досады. Видимо, Андре подготовился к такому разговору. Потому что его версия звучала более чем убедительно. Младших дочерей действительно часто отдают в монастыри, и церковники наследуют их состояния. Небольшие для какого-нибудь знатного лорда, но с миру по нитке, как говорится… Церковь не брезгует ничем.

— Ее приданое по уговору принадлежит нам, — спокойно рассказывал Андре. — Ее отец был настоящим сыном Церкви. Почтительным и смиренным. Но, к несчастью, он умер, и жадный дядя девчонки решил заработать на ней. Он хотел попросту продать ее соседу. Девочка седьмая в семье, и, заметь, почтенный, все дети выжили. А сосед ее дяди недавно овдовел, наследников у него нет, вот он и предложил ее опекуну сделку: берет девчонку без приданого. В расчете, что она нарожает ему целый замок наследников.

— Приданое, понятно, любящий дядюшка решил оставить себе? — хмыкнув, проговорил эпарх.

— Сразу видно умного человека, — сказал Андре. — Умного и сообразительного.

Раздался звон монет.

Я поняла, что помимо «договоренного раньше» еще один кошель перекочевал к эпарху за пазуху.

— Что же девчонка, если она невеста одного из лордов королевства, делает в Заповедных землях? — все еще с сомнением в голосе проговорил эпарх. Но слышно было, что сомневается он скорее для вида, может, надеется еще на один кошель.

— Быстро бегает, — сказал Андре, и я представила, как он пожал плечами и развел руки в стороны.

Они с эпархом дружно засмеялись. Это объяснение, опять же, звучало правдоподобно. Видимо, здесь тоже знали, как люди боятся Церкви. Судя по тому, что сами не хотели связываться, точно знали.

— В эти ваши церковные штучки я не лезу, — проговорил эпарх, словно прочитав мои мысли.

— Ну вот и не лезь.

— А как я пойму, что ты мне не врешь? — все еще сомневался эпарх. — Вдруг у тебя там, положим, не волчица, а одна из наших девушек? Мы-то, почтенный, вроде как ничем вашей Церкви не обязаны. Так и вы нас не трогайте.

Показалось, что я слышу, как Андре скрежещет зубами.

— У меня благородная госпожа, — сказал он ровным голосом. — У вас таких нет. Посмотри сам.

Повозка дрогнула и закачалась дважды, когда внутрь забрался сначала Андре, а потом и эпарх.

Андре сдернул рогожу с моего лица, и в тот же миг глаза эпарха расширились, а на губах зазмеилась улыбка. Он разглядывал меня с таким видом, словно обнаружил слиток золота там, где меньше всего ожидал его найти. Не понравился взгляд эпарха и Андре. А также то, с каким задумчивым видом он переводил взгляд с меня на Андре, а с него куда-то вперед, где, должно быть, дежурит стража.

— Сразу предупреждаю, — тихо сказал Андре. — Если захочешь оставить девку в деревне, тебе не поздоровится. Она принадлежит Церкви.

Эпарх хмыкнул и почесал подбородок. Намерений своих он в общем-то и не скрывал.

— Значит, богатая? Наследство ее прикарманить хотите?

— Не твое дело, — отрезал Андре. — Хотим.

Эпарх вновь заскользил по мне масленым взглядом, задержавшись на голом плече, боку, груди… интимном месте. Его, несмотря на гневный вид Андре, он разглядывал долго, очень долго. Меня передернуло от отвращения.

— Слушай, аббат, ты только сразу не серчай, — с трудом оторвав от меня взгляд, проговорил эпарх. — С вами, церковниками, связываться и в мыслях нет. Оно себе дороже, каждому известно. Но больно уж хороша девка. Оставь ее у нас, а? А взамен бери любую из деревни. Хоть племяшку женки моей, она сирота, никто плакать не станет.

— Дурак, что ли? — процедил Андре, и даже я подивилась его сдержанности. — Эту в лицо знают, понимаешь, эту! Чтоб ты понимал, она дочь виконта, а не кого-то там…

— Дочь виконта? — повторил эпарх и поскреб лысеющую макушку. — Ух ты ж так твою налево! Кому расскажешь, не поверят. Слушай, а можно с ней… ну, того… один разок, а? Ни разу аристократку не пользовал. Вам-то какая разница, а я заплачу…

Глаза Андре превратились в щелки, губы сжались в одну линию, а на щеках заходили желваки.

— Твое счастье, эпарх, что я спешу, — процедил он.

В его голосе было столько стали, холода и обещания поквитаться, что эпарх торопливо сглотнул. Бросив на меня взгляд, он пробормотал:

— Понял, не дурак. Хорошей дороги, ваше высокоблагородие.

Прежде чем соскочить с повозки, еще раз прошелся по мне взглядом.

— Эх!..

— Ну вот и все, малышка Эя, а ты боялась, — ласково сказал мне Андре, прежде чем снова накинуть на голову рогожу.

Прежде чем въехать в селение одичавших, эпарх снова остановил Андре и сообщил, что лучшую лодку предоставит брат его жены всего за каких-то пару серебряных монет. Он же довезет господина и госпожу до корабля и не задаст ненужных вопросов.

Мы долго ехали через селение, и я поняла, что земли одичавших достаточно обширны. Можно сравнить с небольшим городком или большим селением.

Когда нос учуял соленый воздух, стало ясно, что мы приближаемся к причалу.

От осознания собственной беспомощности накатывала паника, по щекам все катились и катились слезы. Вскоре наша лодка оттолкнется от берега, а когда я буду уже на корабле, преследовать меня будет бессмысленно. Андре лишит меня самого ценного.

Воспоминаний.

Он не отдаст меня Церкви. Оставит для себя.

Своей игрушкой. Бесправной рабыней.

Без памяти и права на собственное мнение.

Я думала, мы уже подъехали к причалу, но ошиблась. Андре снова остановил повозку, а потом слез с козел и запрыгнул внутрь.