Когда мы избавились от одежды, я снова взялась за знакомую уже баночку с розовой пеной для ванны и на этот раз не утерпела.

— А откуда она у тебя? Запах и цвет у нее совершенно не мужские.

— Марина подарила на двадцать третье февраля вместе с вон тем кремом для бритья. Потом долго извинялась, что перепутала в магазине баночки. Я только дома увидел, так бы сразу вернул.

Рома опустился на колени и стянул с меня последнее, что на мне оставалось, — мои трусики.

— Займись пеной, Настя, а я займусь тобой.

Я вспыхнула, глядя на то, как он закидывает одну ногу себе на плечо, как жмурится, пробуя меня на вкус.

В глубине души я очень боялась, что прямолинейный Исаев однажды спросит, почему за столько раз, я так и не решилась на минет. И совершенно не знала, что ему на это ответить. Как объяснить, что у меня взыграл «синдром отличницы» и я хочу поразить его, а без опыта это не выйдет…

Рома на мгновение отстранился.

— Ты снова смотришь на меня так, — прошептал он мне.

— Как? — отозвалась я.3f1d50

— Этим взглядом, после которого единственное, что я хочу, это снова оказаться в тебе. И плевать, где мы находимся: в суде, в офисе или в машине, есть вокруг нас люди или нет. Мне кажется, я чувствую твой взгляд, даже если не вижу тебя саму. Твой взгляд обжигает даже через одежду. И все, о чем могу думать в этот момент, чтобы ты как можно скорее снова оказалась подо мной: голая, мокрая и довольная. Чтобы стонала в голос, как ты одна умеешь. Как ты делаешь это? Что это за магия, Настя?

Ответ вертелся на языке, обжигая рот терпкой пряностью, как крепкий «Абсент». Растекался в животе жидким огнем, как будто я хлебнула «Тобаско». И в то же время эти чувства на вкус были сладкими, как клубничное варенье.

Разве мог взрослый мужчина, старше меня на почти одиннадцать лет, не знать, что это за магия? Мог ни разу не столкнуться с нею? Или роботам просто не подвластны чувства?

Не может Рома не знать, какая магия тянет нас магнитом. Сам куда опытнее меня, прекрасно должен понимать, откуда эти ощущения берутся и как называются.

Думаю, у меня все было на лице написано, да и слова готовы были сорваться с языка, но Рома не стал ждать моего ответа. Он провел языком между моих ног, награждая меня новым, другим поцелуем. Мои стоны отскакивали от стен и пола, как солнечные зайчики. Он часто просил меня стонать громче и не сдерживаться. Оказалось, что не только женщины любят ушами.

Я задрожала в его руках, предчувствуя приближение оргазма. Пошатнулась и поняла, что Рома вдруг перехватил мои бедра обеими руками. Его язык ужалил прикосновением самую чувствительную точку, и я взорвалась с оглушительным стоном.

Он поднялся, подхватывая меня за талию. Эмоции переполняли меня так же, как та пена, что выросла над ванной воздушным облаком. Я всхлипывала, и вся подрагивала, пока Рома помогал мне перебраться в ванну. Где была теплая вода, ароматная пена и баюкающие объятия, его неспешный ритм и тягучие медленные поцелуи.

— Вода же расплескивается, — шептала я между поцелуями.

— Плевать. Хочу тебя в ванне… Еще с прошлого раза.

— «Я к вам лез? Это вы сами ко мне лезли, Тихомирова», — спародировала я его слова, и громко ахнула, когда в ответ Рома вдруг насадил меня сильнее, впившись под водой в мои бедра.

Обеими руками.

Я привыкла к его прикосновениям одной рукой. И когда он вдруг касался меня еще и правой, я пугалась так, словно она принадлежала чужому человеку.

Сердце сделало кульбит, и забилось в горле. Вожделение смешалось со страхом перед проклятым «когда». Похоже, оно было даже ближе, чем мне казалось.

А что если он действительно не знает, что это за магия? Что если я так и не успею ответить ему о том, почему один его взгляд заменяет мне килограммы шоколада, а улыбка способна сделать меня счастливой?

— Рома… — выдохнула я. — Рома-а-а!..

Я впилась в его губы сильным глубоким поцелуем, потому что всего было слишком много: близости, страхов и наслаждения. Чувства искали выход, и в очередной раз я позволяла себе выражать их только языком собственного тела. Лихорадочными движениями бедер, порывистыми поцелуями, кусая его манящую пульсирующую жилку на шее.

Рома прервал поцелуй, позволяя мне кричать в полную силу. А еще, чтобы максимально ускориться, множа мое удовольствие сильными и глубокими толчками.

Наши сердца колотились в унисон. Это не может ничего не значить. Не может. Вдруг он и, правда, просто не знает? Вдруг просто не чувствовал ничего такого раньше?

— Рома… Рома!..

Я задыхалась, а невысказанные слова душили глотку. Подступали, как разгорающийся в теле оргазм. Рвались наружу. Бессвязные стоны грозили перейти во вполне сознательные признания. А мучительное «когда» темнело на горизонте сокрушительной грозой.

Рома ударил сильнее, и это стало последней каплей. Плотину прорвало. Я закусила губу, переживая самый мощный в своей жизни оргазм, как вдруг услышала:

— Настя? — удивленно выдохнул Рома. — Ты плачешь?

— Рома, — повторила я эхом. — Я люблю тебя.

Никогда не признаваться в любви во время секса. Никогда.

Вернее — никогда больше.

Сказанного уже не вернуть, и я, Настя Тихомирова, только что призналась в любви своему профессору и боссу в одном лице, в то время как он довел меня до оргазма в своей шикарной белой ванне на львиных ножках.

Никогда больше.

Пена опадала. Эйфория тоже. Вода казалась холодной.

На самом деле, ему просто некогда было ответить, утешала я себя, лежа в этой слишком просторной для меня одной ванне. Просто телефон зазвонил сразу же после моих слов. Не мог господин адвокат сказать клиенту: «Простите, я слишком занят. Нужно вправить мозги одной влюбленной дурочке».

Господи.

Никогда больше, Настя, слышишь?

Даже Роме. Особенно Роме.

Нельзя списать на то, что он плохо расслышал, или был слишком занят, пока сам кончал. Расслышал он хорошо. У него рука была сломана, а не слух пропал. Да и я никогда не была тихой.

А еще не умела останавливаться.

А теперь уже поздно.

Я сама приблизила чертово «когда», и уже чувствую его ледяное дыхание, от которого моя кожа покрывается мурашками. Хотя и уговариваю себя, что это всего лишь остыла вода. Просто пора вылезать из ванны. Все закончилось, и это тоже.

Рома все еще разговаривал по телефону. Его голос был мрачнее глубин Мариинской впадины. И это не предвещало ничего хорошего. Из-за моего признания он такой или потому что новости плохие? Или кому-то просто не повезло, что не вовремя подвернулся под руку?