А еще он понимал меня без слов и реагировал на потребности с чуткостью камертона. Дарил нежность тогда, когда я нуждалась именно в ней. Или брал меня быстро, сильно, выбивая из головы все лишние мысли. Он мог сделать это прямо в прихожей дома, не раздеваясь, только отведя в сторону мои трусики. Мог запереть внезапно кабинет посреди рабочего дня и наклонить меня над столом.

— Господи, Настя, что ты со мной делаешь? — выдыхал он, когда наваждение спадало. — Я ведь не маньяк. Давай в офисе все-таки будем только работать.

Я всегда смиренно соглашалась и даже почти не провоцировала Рому, но магнетизм между нами и целый день воздержания все равно приводили к тому, что однажды он чуть не уложил меня на лопатки прямо в машине, несмотря на водителя. Один раз Исаев сорвал мои трусики еще в лифте, пока мы поднимались в квартиру, и успел довести меня до оргазма пальцами где-то между этажами.

— Нет, ты все-таки маньяк, — подытожила я в тот раз, лежа на полу гостиной с задранной юбкой, и улыбаясь во все тридцать два.

Рядом с ним я часто чувствовала себя Шивой. Успевала за день переделать столько дел, выучить столько всего нового, что раньше валилась бы без чувств в кровать, но теперь… Возвращалась вместе с ним домой, и моя кровь снова бурлила.

Оказалось, что Рома почти не смотрел кино. Некогда, пожимал он плечами. Раньше его вечера были заполнены переговорами, телефонами, делами, которые он постоянно откладывал, или поиском дополнительной информации. Справочники, кодексы, мемуары других юристов. Все в его жизни, так или иначе, вертелось вокруг работы. Даже свободное время. Так что вечерами я выкраивала для нас час-полтора, чтобы глянуть сериал или какое-нибудь кино.

А в обеденный перерыв все чаще вела его на набережную, где мы, сидя на скамейке и уплетая сэндвичи с горячим сыром, все так же обсуждали дела, которыми займемся, когда вернемся в офис. И все же это было иначе. Словно два влюбленных студента…

Хотя среди нас двоих студенткой была только я.

Чем дольше я жила и работала с Ромой, тем сильнее восхищалась им. Да, он был не подарок. Вспыльчивый, требовательный, жесткий, но вместе с этим внимательный и трудолюбивый, настоящий фанат своего дела. Лучший адвокат. Неутомимый мужчина. Да и просто хороший человек. Хотя последнее он изо всех сил скрывал. Примерно так же, как не афишировал свою заботу о приюте бездомных животных.

Из-за руки Рома не мог заниматься спортом и часто сокрушался, что теряет форму из-за вынужденного перерыва. Хотя плечи моего профессора были все такими же широкими и мощными, а кубики пресса тоже никуда не делись, поскольку Рома следил за питанием. Но морально он плохо справлялся с ограничением активности, поскольку спорт для него давно был неотъемлемой частью жизни.

А еще спорт отлично прочищал мозги. Несколько подходов к штанге, и в голове наступала долгожданная пустота. Пусть и ненадолго, ведь потом Рома возвращался домой и снова принимался за работу.

Теперь на смену спорту пришел секс, и аппетиты моего босса не знали меры.

Если мы заканчивали пораньше и в планах на вечер не было кино, то иногда я тащила Рому на Воробьёвы Горы, где мы бродили допоздна и целовались на скамейке.

Я очень часто ловила себя на мысли, что любуюсь им. Был он собранным, суровым и беспощадным адвокатом на слушаниях. Со стальным блеском в холодных глазах. Неприступным айсбергом, каким он казался мне на лекциях.

Или растрепанный, румяный, с потемневшими от удовольствия глазами. На ковре, в офисе или в постели рядом со мной, в своей дорогой рубашке с оторванной мной в пылу страсти пуговицей. Без одной запонки. Со спущенными штанами.

Совершенно иное, потустороннее воплощение профессора Исаева, о котором никто не знает. Таким он принадлежал мне одной.

Вечером, возвращаясь с работы, я привычно целовала его в щеку, отмечая отросшую за день щетину. Думала о том, что следующим утром он снова будет бриться одной рукой, а я буду хохотать, пока чищу зубы, потому что он будет корчить рожи, надувая щеки, выпячивая подбородок. Не знаю, все ли мужчины бреются также комично, или Рома старается для меня.

В моей жизни был только отчим, отца я не помнила. А сам Павлик брился станком и очень редко. И, разумеется, я за ним не подглядывала.

Наша странная совместная жизнь вдруг вошла в какую-то привычную и уютную колею, в которой важный адвокат и вчерашняя студентка прекрасно уживались вместе.

— Как вернемся домой, примем вместе ванну, — пообещал мне Рома еще днем, обнимая меня за талию. — А то моя помощница отлынивает от своих прямых обязанностей, в прошлый раз я мыл себе голову сам.

Так что, лишь шагнув в квартиру, Исаев отбросил в сторону брюки, сорвал с плеч рубашку и шагнул ко мне, голый и абсолютно невозмутимый. Тогда как я по-прежнему, кажется, краснела при виде его наготы. Обнял меня, прижимая к своему твердому телу.

— Мне нужно приготовить ужин, — выдохнула я.

— Закажем из ресторана.

— А ты разве не должен просмотреть материалы из архива об опеке? Для дела Романовой и Картера.

— А ты разве не просмотрела их за меня, пока я был на совещании? — в тон мне ответил он.

Я кивнула и дала увести себя в его шикарную и просторную ванную, как раз для двоих. Прекрасно помнила, чем закончился для нас двоих тот последний раз, когда я мыла ему голову. Вроде недавно, а, с другой стороны, как в прошлой жизни, когда его льдисто-холодный взгляд обжигал только морозом, а не бушующей страстью.

По дороге Рома подцепил телефон, заказал самой большой суши-сет, тут же расплатился через мобильное приложение и набрал консьержа.

Все это прижимая телефон к плечу, а одной рукой ведя меня в ванну.

— И зачем тебе помощница? — прошептала я. — Ты ведь и сам со всем отлично справляешься.

Рома только перехватил мой взгляд, но ничего не сказал, так как в этот момент просил Евгения Петровича оставить курьерский пакет внизу, чтобы самому забрать его позже.

А мое сердце ныло так, словно его проткнули сотней иголок.

Я сразу вспомнила, как Рома стал часто управляться с травмированной рукой, даже не замечая этого. Я ведь малодушно надеялась, что перелом не заживет за сорок дней, и ему придется носить что-нибудь весь остаток жизни. Ведь если однажды он все-таки сможет сам справляться с пуговицами, завтраком и кофе, я стану ему не нужна.

Пару раз я видела, как он снимал ортез и через боль пытался согнуть руку и пальцы, чтобы разработать их. Занимался этим Исаев, когда был уверен, что я не увижу. Не знаю, разрешили ему так делать или нет, но на всякий случай ничего не говорила. Это была болезненная тема во всех смыслах.

Я знала, конечно, что рано или поздно этот день настанет, но предпочитала отрицать и наслаждаться мнимым эфемерным счастьем.

В ванной комнате с разговорами было покончено. Рома набросился с поцелуями и стал раздевать меня одной рукой, а я помогала ему обеими.