– Нет, ешьте без меня, – отвечаю я, набирая Эрика.

Брат сбрасывает мой звонок, но перезванивает буквально через минуту. Эрика-младшего на дневной сон укладывал?

– Ты куда пропал? Второй день не могу до тебя дозвониться, – сходу начинает он тихим голосом. – Отец уже всю душу из меня вытащил, зато Гончаров как воды в рот набрал. Что у вас случилось?

– Долго рассказывать. Мелкого спать укладывал?

Беру сигареты и иду на крыльцо.

– Да. Сегодня я за старшего. Ты что-то опять натворил? Куда свинтил из города? Прикрыть нужно?

– Нет. На этот раз не я натворил. Отдохнуть уехал. Скоро вернусь.

Разговор не клеится, хотя Эрик единственный с кем бы я хотел сейчас пообщаться на эту тему. А придется с Гончаровым.

– Мы на следующей неделе к Измайлову на дачу едем. К нам не хочешь присоединиться? – предлагает Эрик.

– Какой состав? – уточняю я.

– Все тот же.

На меня накатывает озарение.

– Чтобы с выводком вашим нянчился? – тянусь за второй сигаретой. Нервы ни к черту становятся. Старею, что ли?

– У тебя это отлично получается. Дети тебя любят.

– Ага, очень, – кошусь в сторону двери, вспомнив утреннюю беготню за волчонком.

– Ну так что? Рассчитывать на тебя или как?

– Рассчитывать. Но няню лучше взять. Я буду не один. С девушкой и ребенком.

Эрик громко присвистывает.

– А вот и ящик Пандоры. Ты когда так успел?

– Тогда, – с шумом выдыхаю я и щурюсь, когда брат чертыхается.

– Костя по второй линии звонит. По твою душу, наверное. Переживает. Что ему ответить?

– Что на днях в город вернусь и поговорим. Накосячил Костя сильно. Не хочу ему отвечать, потому что грубо получится, а мне он еще будет нужен дело одно провернуть. После – пусть катится на все четыре стороны.

– Конкретнее.

– Про дело?

– Про косяки Гончарова.

– Ну… – задумываюсь я, глядя на тлеющий кончик сигареты. – Как если бы ты мне чокнутую доверил, а я бы за ней не досмотрел. Но я-то, блядь, досмотрел!

Хотя тоже чуть не прокололся, когда Рина сбежала из больницы после операции Эрика. Думал, придушу ее, обнаружив эту чокнутую дома спустя несколько часов поисков. Чуть не поседел.

– Выводы? – хмыкает Эрик.

– Никому доверять кроме себя нельзя. На хер. Не хочу об этом говорить, – чувствую, как устал гонять в голове эти мысли.

– Кстати, ребёнок ты сказал? – переспрашивает Эрик. – Сколько ему? Твой?

– Нет, не мой. Мальчику три.

Эрик прицокивает языком.

– Ладно. Не даче познакомишь, расскажешь вкратце что к чему. Набери, как в Москву вернешься.

Я завершаю разговор и стою какое-то время на крыльце, размышляя о том, что вскоре предстоит принять еще одно решение. Не самое правильное, но оптимальное для всех.

– Что ты с ним сделал? – слышу голос цветочка и вздрагиваю от неожиданности.

Повернуться не успеваю, Алёна подходит ко мне сзади и прижимается упругой грудью к спине. Обнимает за талию и проводит носом по затылку, затем нежно целует. Обожаю, когда она ластится ко мне, как кошка.

– Что? Уже пожаловался?

– Нет. Сказал, что устал и заснул. Был очень скуп на слова.

– Ничего я не делал с твоим волчонком, Алёна. Но собираюсь. Его собственнические замашки спишу на отсутствие отца. Однако у меня на этот счёт есть вопрос: неужели у Димы ничего не екает внутри и для него это норма?

– Больная для меня тема, Ян. Дима не против встреч, но тем не менее сам почти не приезжает и нас к себе редко зовет. Мы созваниваемся по видеосвязи. Но он как будто списал себя со счетов, чувствует вину в смерти Даши... Я понимаю, что Андрею нужно сказать о том, что его настоящая мама погибла, а папа живет в другой стране, но ты и так все видишь. Ребенок многое воспринимает в штыки. С ним бывает непросто. Я пока не представляю, как ему об этом сказать и какая будет реакция.

– Предлагаешь подождать его совершеннолетия?

– Хотя бы когда возраст станет чуть осознаннее.

– Алёна, у него уже вполне осознанный возраст. Если так рассуждать, то можем сказать, что я его настоящий отец и не мучиться угрызениями совести. Только дети имеют свойство интересоваться всякого рода тайнами. А когда правда вылезет наружу, то с таким характером, как у волчонка, это будет взрыв. Атомный. Нас разорвет на куски. А ему останется психологической травмой. Он людям перестанет доверять, – говорю я, наплевав на то, что, возможно, цветочку не понравятся эти слова.

Но, в конце концов, я же не в детдом настаиваю его отдать, а всего лишь рассказать правду.

– Что ты предлагаешь?

– Пока ничего. Пусть для начала ко мне привыкнет и что я есть в вашей жизни, а потом посмотрим, как ему преподнести правду. Да, пообижается, возможно замкнется в себе, но лучше с этим не затягивать. Если ты вообще планировала ему об этом говорить.

– Всю голову сломала, что делать, – признается цветок.

– Кстати, нас пригласили отдохнуть за городом на следующей неделе. Ты не против сменить локацию? Там будет много детей. Андрею понравится.

– Что за локация?

– Дача в лесу. Тот самый друг, у которого мы тогда взяли бракованные презервативы, помнишь? К нему в гости.

Алёна на миг вздрагивает, я чувствую, как ее сердце начинает отбивать бешеный ритм.

– Это тот, у которого была беременная девушка и они угодили в такую же ловушку как и мы?

– Да.

– Хорошо… Поедем... – тихо отвечает цветочек.

Я поворачиваюсь к Алёне, а она тут же опускает потухшие и влажные глаза. Приподнимаю ее лицо за подбородок и сканирую долгим взглядом.

– О чем ты подумала?

– Ни о чем. Прохладно. Я в дом пойду, – говорит Алёна дрожащим голосом и высвобождается из моих рук.

Останавливаю цветочек и прижимаю к себе за талию, крепко обнимая.

– Дети бы сейчас были примерно одного возраста. Об этом?

– Я ничего не говорила, – снова вздрагивает Алёна.

– Иногда тебе и не нужно это делать. Достаточно посмотреть в твои глаза.

– Тогда бы ты еще увидел, что это тема, о которой я бы не хотела ни с кем говорить.

– Не хочу быть никем, Алёна. И чтобы ты прятала от меня свои переживания, сбегая в другие комнаты и плача где-то по углам. Никогда, – беру ее лицо в руки, не давая уйти.

В черных глазах плещется паника и боль. Меня опять выворачивает наизнанку от мыслей, что меня не было рядом, когда был так необходим цветочку.