Сам Мелитополь выглядел непрезентабельно, больше напоминая тюркское стойбище, чем городок. Грязные юрты, стаи голодных тощих собак, отары овец и всадники, мечущиеся вокруг. После двух залпов пушек вся эта куча людей и животных бросилась бежать, спасаясь от неожиданного врага.

Казаки, охватив кольцом стойбище, не собирались выпускать добычу. Крики, стоны, лязг железа и выстрелы стояли над Мелитополем. Татарам не повезло, они не успели организоваться, и мелкие очаги сопротивления угасли достаточно быстро. Казаки вырубили всех, кто держал оружие. К сожалению, добыча оказалась невеликой: золота и серебра – мизер, четыре сотни лошадей да с тысячу овец – вот и все трофеи. Правда, освободили две сотни рабов, которые, почувствовав свободу, тут же принялись резать своих бывших хозяев. В этом им никто не препятствовал – натерпелись люди, но находились и такие, что, наоборот, защищали татар. Видимо, жилось им не так плохо – довольно редкие случаи, а резня между тем приняла масштабный характер. Пришлось вмешаться князю. Бывшие рабы – пятнадцать молодых парней – влились в ряды казаков. Это, надо сказать, оказалась первая ласточка. В дальнейшем походе по Малой и Белой Руси ряды добровольцев достигли внушительной цифры – более пятидесяти тысяч человек. Бывшие рабы и разоренные крестьяне составляли костяк этого воинства. Двадцать тысяч приняли у себя казаки, сажая на трофейных коней и вооружая чем можно. Остальные тридцать тысяч направили в пехоту, разбив на шесть полков. Здесь и пригодились молодые лейтенанты, пытающиеся сделать из дикого стада полноценные боевые единицы. Надо сказать, в какой-то мере им это удалось: экзамен принимала война – неумелых и нерасторопных вычеркивала из списков живых. При подходе к литовской части Речи Посполитой добровольцы стали похожими на настоящих воинов. По окончании кампании в живых осталась половина. Вот такая суровая арифметика. Через пять дней корпус форсировал Сиваш и, сметая встречные улусы и стойбища, двинулся по восточной части Крыма. Остановились в пойме мелководной реки Салгир и отправили пленного татарина с посланием к хану Мухаммеду-Гирею IV, только что взошедшему на престол. Позицию для войска выбрали хорошую – левый фланг защищала болотистая пойма речки. Правый фланг упирался в скалистые невысокие горушки. Оставалось только ждать, когда крымский хан прибудет со своим войском для решающей битвы. Через неделю казаки доложили о виденных татарских дозорах, а через день приволокли языка. Татарин на вопросы лишь зло шипел и плевался, но после жесткого допроса (прижгли пятки каленым железом) поведал: хан собрал огромное войско и скоро будет здесь, всех неверных посадит на кол, так что лучше сдавайтесь, может, кого и в живых оставит. Вот так вот.

Русские посмеялись, но некоторые в задумчивости чесали затылок – больно большая вражья сила надвигается. После долгих подсчетов выходило: у хана Мухаммеда-Гирея IV четыреста пятьдесят тысяч сабель – почти шестикратное превосходство в живой силе. Князья лишь скептически ухмыльнулись и посоветовали своим военачальникам не морочить себе голову такими пустяками. Казачья старшина недоумевала:

– Как можно так легкомысленно относиться к столь многочисленному противнику?

Они искренне не понимали командиров регулярных полков, поддержавших князей. Истина открылась им только в день битвы.

Багровое солнце всходило над равниной, где-то в вышине подал голос жаворонок. Высокая трава в капельках росы лениво колыхалась под слабым ветром. Татарское войско – почти полмиллиона всадников – заняло все пространство от горизонта до горизонта. Живописно и грозно смотрелось войско. Впереди два тумена лучников, за ними в строгом порядке – пять туменов тяжелой конницы в латах и кольчугах, за ними – легкая конница хана Мухаммеда и его приближенных, расположившихся на высоком холме, окружал тумен «непобедимых» – в него брали только искусных рубак. Хан разглядывал русских в иноземную подзорную трубу и не понимал, на что они надеются. Его взору виделась небольшая кучка людей в странной зеленой одежде. На кой иблис он притащил такое громадное войско, воевать-то не с кем – тут достаточно пары туменов легкой конницы.

– Тьфу, – и хан грозно посмотрел на своего визиря.

– Ты чего мне наплел, где здесь бесчисленные полки русичей? – и Мухаммед ткнул вперед подзорной трубой.

– О великий и мудрейший, разреши мне самому глянуть.

Визирь дрожащими руками схватил оптический прибор и с ужасом увидел подтверждение ханских слов. Озноб с копчика передался по всему телу. Впереди перед внутренним взором визиря замаячил кол. Мухаммед-Гирей IV не стал затягивать действо, тем более во дворце его ждали новые молоденькие наложницы.

– Вперед, воины! – и он картинно махнул саблей.

Орда пришла в движение, впереди скакали лучники, за ними – тяжелая конница.

«Смять, раздавить одним ударом этих ненавистных неверных», – одна мысль стучала в голове хана.

Этот день татары запомнят на всю жизнь. После первого залпа орудий разрывы снарядов встали огненной стеной перед катящейся лавой всадников, хана пробила дрожь и нехорошие предчувствия. Зажав уши от непомерного грохота канонады, татарская верхушка в панике наблюдала, как их славные тумены перемалывает русская артиллерия. Самым паскудным для татар оказалась дальность выстрелов пушек. Лучники не могли достичь убойного расстояния – стрелы их разметало на восьмисотметровой отметке.

Огненный вал продолжал катиться по порядкам татарского войска. Конница обезумевшего хана таяла на глазах. Следующий орудийный залп смел верхушку холма вместе с ханом и его приближенными. Орудийная стрельба прекратилась, запели горны и трубы – русская рать поднялась в атаку. Из-за холмов, с правого фланга, вынеслась казачья лава, находившаяся в засаде. Началась страшная рубка, в которой не было жалости ни к себе, ни к врагу. Снесенные саблями головы сотнями катились по траве, под копыта коней. Половину татарской орды уничтожила артиллерия, оставшиеся, прекратив панику, сумели сгруппироваться и отчаянно сопротивлялись. У татар не было другого выхода, с тыла их подпирал десятитысячный казачий отряд с выделенными двадцатью орудиями. Вражеская конница, несмотря на потери, пошла в атаку. В лоб ей ударил гвардейский полк князя совместно с русской конницей. Боярин Чириков по дурости решил возглавить свой отряд, но, увидев визжащую и мчащуюся на него вражескую орду, спужался до мокрых порток. Он погиб в числе первых. Обе рати успели набрать хорошую скорость, и потому столкновение получилось громким и ужасным. Среди общего гула раздавался мат, визг раненых лошадей, проклятия погибающих людей и треск карабинов. Гоша, умудрившийся смыться с глаз отца, прихватив в палатке карабин, поспешил в траншею. Запела труба, горнист подал сигнал к общей атаке. Три обученных полка, плюс два иноземных выскочили из траншеи, как черт из коробочки. Бойцы, развернувшись цепью, скорым шагом двинулись вперед к сражающейся коннице. Солнце играло на примкнутых штыках карабинов. Гоша, шедший среди бойцов, чувствовал единение с ними и необыкновенный душевный подъем. Еще бы, он впервые участвует в большой битве, но через некоторое время его щенячий восторг основательно утих. Цепь дошла до результатов артиллерийской стрельбы. Все поле оказалось изрыто полосами воронок. То, что осталось от первых туменов орды, вызвало у всех солдат рвотные позывы. Дальше – больше: на поле растекались целые лужи крови, горы разорванных на части людей и лошадей, отдельные фрагменты тел, разбросанных по равнине – зрелище очень неприятное. Человеческий глаз не должен видеть такое. Блюя на ходу, две цепи ратников тем не менее продолжали свой скорый шаг. Не доходя четыреста метров до схватившейся конницы, горнисты издали прерывистый сигнал. Русские стали освобождать центр боя, скапливаясь на флангах. С пятидесятиметровой дистанции пехота открыла огонь из карабинов и ручных пулеметов. Татарские воины гибли тысячами, не понимая, в чем дело. Русский пресс выдавливал орду на казаков, стоявших в тылу у противника. По сигналу заработали двадцать орудий – они сделали по пять залпов, после чего наша конница пошла вперед. Битва продолжалась до четырех часов дня. В ней Гоша впервые застрелил троих врагов. Нервного шока не наблюдалось – не те времена, не те люди. Тем более все произошло в горячке боя, да и сам он получил длинный порез на плече от татарской сабли. Если бы не выстрелил вовремя, то его бы развалили надвое. Для окончательной победы пришлось дать несколько залпов основными орудиями. В этой битве пленных не брали. По залитой кровью равнине щелкали выстрелы карабинов – добивали чужих раненых, своих укладывая на носилки, тащили в лазареты. По всей равнине казаки ловили обезумевших татарских лошадок и собирали трофеи, перед палатками князей нагромоздили огромнейшую кучу из амуниции, оружия и некоторого количества золотишка. Также доставили два сундука с золотыми монетами – походная казна хана Мухаммеда. Всего насчитали пять тысяч монет. К всеобщей радости воинов, князья отказались от своей доли трофеев – так, взяли на память по доброй сабле и кинжалу. Остальное приказали поделить между бойцами по справедливости, включая казну. Войско, перейдя вброд речку Салгир, устроилось на трехдневный отдых, а заодно отпраздновать свою первую победу. Князья, совместно с полковниками и небольшим количеством бояр и казацкой старшиной, расположились в тени густой рощи. Ординарцы накрыли низкие столы. Повара постарались на славу. Чуть в сторонке на пылающих угольях солдаты ворочали на вертелах цельных баранов и косуль, добытых удачливыми охотниками. Вина и водки, привезенных Юсуповым, было в достатке, но особо не напивались – впереди поход по побережью Крыма.