Он был странно тяжел для своего размера. И разве не должна платина выглядеть серебром, когда начистишь ее до блеска? Возможно, до сих пор я сталкивалась только с дешевыми поделками. Даже так.

Символ наверху был круглый, в ореоле змеящихся шипастых линий. Символ внизу – узкий у основания и толстый наверху. Символ посередине… кажется, имел четыре ноги – то есть, по-видимому, это было некое животное. Точно. Две загогулины и неведомое животное.

Верхняя загогулина могла быть символом солнца. Нижняя могла быть символом дерева.

И, если это чистое серебро – пусть даже круглая загогулина не солнце, а расширяющаяся кверху – не дерево, – это бесспорно был охранительный оберег от Других. Все Другие дружно не любят серебро.

Чем бы это ни было, от взгляда на него у меня поднялось настроение. Для человека, над которым нависли две смертельные угрозы – плюс, полагаю, угроза Патова и Джессова видения моего будущего (при условии, что будущее у меня будет, но если да, то я проведу его в маленькой комнатке с мягкой обивкой стен), – это уже хорошо. Я положила оберег в ящик столика возле кровати. И спала я той ночью, простите за выражение, мертвым сном.

В общем, когда будильник затих, я уже почти готова была вставать. Ожидание следующей ночи подкралось почти сразу же, но мне было чем отвлечься: в семь утра мистер Кагни уже жаловался, что в его булочке недостаточно корицы, в семь пятнадцать позвонил простудившийся Паули, в семь тридцать Кенни уронил поднос с грязными тарелками. Он вроде как исправился с тех пор, как свое слово сказал Мэл, но решил, что лучше будет работать утром, чем вечером – а это должно было сработать, только если он пойдет домой раньше ради домашнего задания или чтобы пораньше лечь спать. Не моя проблема. За исключением того, что Лиз какое-то время помогала отчищать пол вместо того, чтобы разгружать мои подносы с выпечкой и формы для кексов.

Где-то в середине утра зашел Пат и вторгся в мое мучное логово:

– Думал, ты захочешь знать про ту девчонку, которую мы выручали ночью. Она поправилась. Она ничего не помнит с того момента, как кровопийца заговорил с ней, и до пробуждения в больнице следующим утром. Она не помнит, что тот парень был кровососом. И она в порядке. Немного напугана, но в порядке.

Перевожу: единственный непосредственный свидетель не помнит увиденного, или, по крайней мере, ничего не говорит. А Джесс и Тео, которые квалифицировали мои действия как ликвидацию в терминах ООД (вампиров, конечно же, не убивают, хотя большинство нас, цивилов, использует это слово; по-оодовски их ликвидируют), оказались там буквально через несколько секунд после меня и раньше всех остальных. Кроме, возможно, мисс Биалоски.

Но день выдался как раз из тех, когда расписание кофейни разлетается вдребезги, и нам с Чарли, Мэлом и мамой пришлось собирать его и держать зубами. У нас всегда случается хотя бы один такой день за семидневную (или тринадцатидневную, смотря как считать) неделю. Не говоря уже о перспективе вставать в три сорок пять еще и в четверг. Единственный нормальный день за все тринадцать…

Мое чувство невидимого давления и так усиливалось, но этот факт вписался в общую картину вообще замечательно. У меня выдалось сорок пять свободных минут за период с десяти сорока пяти до половины двенадцатого – между стандартной утренней выпечкой и началом ланчевого часа пик. И почти целый час в полчетвертого, пока основной штат возился с дневной толпой, жаждавшей кексов и ячменных лепешек, пока не началась обеденная горячка. Плюс два или три чаепития со спонтанными перерывами на аспирин. Домой я ушла в девять. Любой, кто захотел бы десерт после этого, мог заказать имбирный пирог, или «Индейский Пудинг», или «Шокохолию». Эта ночь не годилась для фруктовых пирогов на заказ.

К счастью, я вымоталась достаточно, чтобы заснуть. До того, как я выяснила, что буду работать весь день, я думала, что не засну вообще; к тому времени, как добралась домой, знала: засну, но предполагала, что посплю пару часиков, проснусь к полуночи и буду ждать.

Какое-то время я провела в размышлениях, что мне стоит… ну, надеть. То, что вампир окажется в моей спальне, волновало меня немного сильнее, чем все остальные аспекты общения с ним. Даже если смущение существовало только в моей фантазии. Есть дополнение к байке о том, что-де мужчины-вампиры способны на бесконечно длительную эрекцию: говорят, их нужно… гмм… пригласить перейти и через этот порог. Но если они умеют одним взглядом соблазнить до смерти, то, наверное, и на другие соблазнения способны… Впрочем, этот конкретный вампир отказался соблазнять, когда имел такую возможность. С учетом текущего положения дел это можно считать хорошей приметой.

Я напомнила себе, что от звука его смеха меня чуть не стошнило, а выглядел он при солнечном свете… прямо скажем, мертвым. Давайте смотреть на вещи реально. Я никак не могла заинтересоваться…

Я невольно вспомнила ощущение вампира в комнате. Ничуть не похоже на феромоновую одурь, когда встречаешься взглядом с кем-то на другой стороне комнаты, пустой или заполненной людьми – и щелк!.. Совершенно не похоже. Тем не менее, лучшего сравнения я придумать не могла. Вероятно, и то, и другое – высший опыт: сидя в одной комнате с вампиром, невольно ожидаешь смерти. Секс и смерть, верно? Высший опыт. И поскольку я никогда не занималась сорвиголовскими забавами, то не очень-то знала на практике, какой адреналиновый всплеск получаешь, когда играешь со смертью. Возможно, любитель затяжных прыжков с парашютом или купания с акулами меньше обеспокоился бы присутствием вампира в комнате.

Неважно. Остановимся на том, что вампир, вторгающийся в твое личное пространство – это жутко, и один из способов укрепить – э-э-э – моральное состояние – надеть тщательно подобранную отваживающую одежду.

Я легла в постель в самой старой, самой выцветшей своей фланелевой рубашке, в лифчике, который в каталоге смотрелся нормально, но, очевидно, по дороге к заказчице сильно состарился, белых хлопчатобумажных трусиках (стирок этак семьсот тому назад на них были цветочки – теперь же остались размазанные серые пятнышки), и джинсах, которые я обычно надевала при уборке или работе в саду Иоланды, потому что они были слишком потрепанными для работы; даже если вообще не выходить из пекарни. Пищевой инспектор за такие арестовал бы на месте. О, и в ворсистых зеленых клетчатых носках. Ночь выдалась холодноватой для лета. Сравнительно. Я улеглась поверх постельного покрывала.

И проспала до боевой тревоги в три сорок пять. Он не пришел.

Это был не лучший мой рабочий день. Я рычала на каждого, кто заговаривал со мной, и рычала еще сильнее, когда никто не отвечал тем же. Мэла, который не остался бы в долгу, на месте не было. У мамы, к счастью, не хватало времени вступать со мной в яростные споры, так что мы сделали несколько залпов полным бортом и разошлись по гаваням.

Мы честно пытались не попадаться друг другу под руку, но это не в мамином характере – избегать стычки со своей дочерью, когда таковая предлагается. О чем догадывалась она, пока я строила свои догадки? В литературе по психологии много говорилось о мелких, несущественных неприятностях, которые становились последней каплей, переполнявшей чашу душевного равновесия. (Я порылась в глобонетовских архивах, вместо того, чтобы читать «Мерзейшую Магию».)