class="p1">И мать, добрая душа, которая никого не посмеет обидеть, уговаривает отца и сына:

— Скажите ей, чтобы она сюда никого не приводила. Опять здесь был неизвестный человек.

«Та-та-да-дам… та-та-да-дам…»

Но это уже не цепы бьют на гумне. Это мать Людвика с Марушкой стирают белье у реки.

«Та-та-да-дам… та-та-да-дам» — мирно отбивают дробь деревянные скалки.

Типографская краска плохо отмывается. Ничего нельзя поделать с этими ребятами! Мать глубоко вздыхает. Лишь бы все было хорошо! Она склоняет голову над мокрым бельем и молчит. Так же она молчит и вечером, когда Людвик и Марушка слушают старый радиоприемник, на котором прикреплен оранжевый щиток с надписью: «Помни, что прослушивание заграничных передач карается тюрьмой или смертью!» Когда из радиоприемника раздается: «Говорит Лондон» или «Говорит Москва», она подсаживается к ним и слушает.

Все заграничные передачи Марушка стенографирует, переписывает на восковку и затем вместе с Людвиком в дачном доме у Петрова размножает на своей ручной типографской машине. Нарисовали и плакаты с черными буквами: «Смерть фашизму!» На плакате изображены серп и молот, разбивающие фашистский знак. Марушка прячет плакаты под куртку и вместе с Людвиком разносит их в Лажанки, Явурек, Девять Крестов, Глубоке и Радошков.

— Марушка, умерь свое рвение, — уговаривает ее отец Людвика, когда она, усталая и голодная, возвращается в Лажанки. — Патрули в деревне уже заметили, что ты поздно ночью ходишь по улице. А один мне говорил, что ты пропадаешь по нескольку дней.

— Дядя, разве вы не можете им объяснить, что я езжу домой к родителям. Этого мне никто не может запретить.

— Конечно, но как ты выглядишь, когда возвращаешься! Испачканная, усталая. Дорогая моя, только не навлеки беду на всех нас!

«Умерь свое рвение…»

Нет, сейчас этого делать нельзя. Сколько было затрачено усилий, прежде чем они объединились, договорились, создали нелегальные тройки! Теперь она не может стоять на месте, нужно идти только вперед. И поскольку все члены их организации постоянно что-то делают, то руководители — Польда, Ирка, Индра, Йозеф и она, Марушка, не имеют права расслабляться ни на один миг.

Год назад она еще искала связи, мучительно переживала свою беспомощность. С каким подъемом, с каким огоньком она распространяла первые листовки, первые нелегальные газеты и журналы! А потом в Гвоздеце печатала собственные листовки.

Сегодня все по-другому. Нет, она не склонна недооценивать прошлую нелегальную работу. Она до последнего времени печатает и разносит листовки, но одновременно занимается более сложными делами.

— Собирай жестяные банки, — упрашивает она Аничку Скршитекову.

С Ольдой и еще с одним парнем из малгостовицкой ячейки они готовятся взорвать железную дорогу за Тишковом. Марушка принесла инструкцию, как делать мины и где зарывать их под рельсами…

И так было повсюду. Люди обретали веру, избавлялись от отчаяния и малодушия, хотели действовать. Под внешне спокойной поверхностью назревала буря.

В конце сентября 1941 года вместо заболевшего имперского министра фон Нейрата пост протектора занял обергруппенфюрер СС Рейнгард Гейдрих.

«В последние недели обстановка в протекторате характеризуется саботажем, деятельностью террористических групп, уничтожением урожая, снижением производительности труда. Эту подрывную работу, бесспорно, проводит большая подпольная организация… Положение в последние недели сложилось такое, что уже можно говорить о том, что единство империи оказалось под прямой угрозой. Подполье так активизировалось, что имеется лишь один выход — ударить по нему немедленно к решительно!» — так заявил спустя два дня новый протектор в своем выступлении в Чернинском дворце. Было объявлено чрезвычайное положение.

Выследить, сломить, обезвредить, ликвидировать! Такие приказы поступили сверху. Ищейки пошли по следу. И в рядах борцов появился первый предатель…

На землю опустилась тьма. Под колесами велосипеда Марушки перекатываются упавшие листья. Она хорошо знает эту дорогу из Лажанок в Битишки и сейчас могла бы ехать буквально с закрытыми глазами. Здесь же растет и тот дуб, под которым она встречалась с Милошем Красным.

— Будь крайне осторожна, — сказал он ей в последний раз. — Кто-то нас предал. Возможно, это Владислав Бобак. Не все ясно и с Ондроушеком из местного руководства. Его арестовало гестапо, но пока неизвестно, истинный это арест или подстроенный гестаповцами. Не исключено, что с его помощью хотят напасть на след Мазоура. Поэтому Карел на некоторое время исчезнет из Моравии, его заменит Мишка… Иначе говоря, — добавил он с легкой усмешкой, — Польда на время исчезнет, а вместо него придет Ирка.

С минуту Милош стоял, прислонившись к стволу дерева, и смотрел перед собой. Затем снова обратился к Марушке:

— Мы же вдвоем не нуждаемся в подпольных кличках, оба знаем слишком много. Я верю, что ты не предашь, так же, как и ты веришь мне. — Он наклонился к ней и погладил ее по волосам: — Возможно, мы уже не увидимся. В нашем положении мы должны быть готовы ко всему. Будь осторожна, чтобы не навлечь на себя беду.

Как много еще осталось невысказанного! Рядом с этим красивым мужчиной Марушка всегда испытывала волнение.

Первую любовь она потеряла, от второй добровольно отреклась. Но, как говорят, третьей не миновать. Какое же все-таки слабое человеческое сердце! Нельзя запретить ему ни любовь, ни ревность, не всегда удается заставить себя подчиниться разуму. Милош говорил, что любит лишь свою девушку, свою самоотверженную, скромную Бобину, и вместе с тем всячески стремился воспрепятствовать сближению Карела Мазоура с Марушкой. Он предпочитал всеми делами с ним заниматься сам, ездил даже к нему в Прагу. Возможно, к этому его вынуждала осторожность опытного революционера, боязнь за Марушку, так как она оставалась для него новичком.

Они ничего не говорили о своих чувствах, как бы стыдясь их. О них — потом, когда все закончится, когда будет время подумать о капризах сердца и решить его хитросплетения.

В саду у дома на окраине Битишки цветут астры, скоро начнут распускаться бутоны хризантем.

Марушка обошла дом, прислонила велосипед к стене и подала условный сигнал свистом. Через мгновение открылось одно из верхних окон.

— Сейчас иду! — отозвался глухой мужской голос.

В беседке холодно и сыро. Немудрено, ведь уже октябрь. Входить обоим в закрытое помещение опасно. Марушка и Боб давно знают о лазейке в задней части забора, закрытой ореховым кустарником. Через нее в случае опасности они проникнут в соседний двор и оттуда — прямо в лес.

Боб наклонился к уху Марушки:

— Ты должна как можно быстрее скрыться, иначе тебя схватят. Как можно быстрее, иначе…

Марушка лишь молча сжала пальцы в кулаки так, что хрустнули суставы.

— Обстановка обостряется, — продолжал Боб, — Прапорщик намекнул мне, что гестапо тебя подозревает. Речь идет уже о какой-то черноволосой девушке. Видимо, они напали на твой след. Так что быстрее исчезай.