Я рассмеялся. Элизабет посмотрела ему вслед, затем перевела взгляд на меня.

– Это его приказ? – спросила она.

– Разумеется, – сказал я.

– Конечно, – сказала она.

– Почему нет?

Затем она внезапно дернулась в цепях, но встать не смогла и чуть не упала, опершись на левую руку.

– Не хочу быть рабыней! – заплакала она. – Не хочу быть рабыней!

– Мне жаль, – сказал я.

Она посмотрела на меня, в её глазах были слезы.

– У него нет такого права! – вскрикнула она.

– Оно у него есть.

– Конечно, – рыдала она, уронив голову. – Это словно с книгой, со стулом, с животным. Она твоя! Бери ее! Подержи её до завтра! И верни утречком, когда закончишь с ней!

– Ты надеялась, что я смогу купить тебя?

– Ты не понимаешь? Он мог меня отдать любому, не только тебе, но любому, любому!

– Это правда, – сказал я.

– Любому! Любому' Любому!

– Перестань, – сказал я. Она встряхнула головой, посмотрела на меня и выговорила сквозь слезы:

– Кажется, господин, что сейчас так вышло, что я твоя.

– Похоже на то, – ответил я.

– Ты потащишь меня на плече в фургон? – с любопытством спросила она. – Как Африз?

– Увы, нет, – сказал я.

Я склонился к её оковам и убрал их. Она встала.

– Что ты будешь делать со мной, господин? – спросила она и улыбнулась.

– Ничего. Не бойся.

– Ах так? – Она нахмурилась. – Я и вправду так безобразна?

– Нет, ты не безобразна.

– Но ты меня не хочешь?

– Нет.

Она вызывающе откинула голову.

– Почему «нет»?

Что я мог ей сказать? Она была очаровательна, но вызывала жалость. Меня тронула её наивная надежда. Маленькая секретарша, так далеко от карандашей, пишущей машинки, перекидных календарей и блокнота для стенографии, так далеко от её мира, так беспомощна, отдана на милость Камчаку и на эту ночь – если бы я не был против – на мою милость.

– Ты всего-навсего маленькая варварка, – сказал я ей.

Почему-то я о ней все ещё думал как о напуганной девушке в желтом платье, попавшей в сплетение войн и тайных интриг, о которых она не имела ни малейшего понятия. Она нуждается в том, чтоб её защищали, обращались с нежностью, поддерживали, вселяли уверенность. Я не мог думать о ней в своих объятиях, о её невинных губах, потому что она была всегда и всегда останется несчастной Элизабет Кардуэл, безвинной и нечаянной жертвой необъяснимых перемещений в пространстве и неожиданного, несправедливого использования в постыдных целях, она принадлежала Земле и не знала о пламени, которое её слова могли разбудить в груди горианского воина; она не понимала до конца того, что она рабыня, что она в своих правах не более чем вещь в глазах свободного человека, которому отдана на час. Она понимала, что другой воин мог схватить и увлечь её в темноту меж высокими колесами своего фургона. И все-таки до конца она этого ничего не понимала, она была наивна и глупа, девушка с Земли, оказавшаяся не на Земле, – женщина, принадлежащая варварскому, в глазах горианцев, миру. На Горе она навсегда останется девушкой с Земли – яркой, прелестной девушкой с блокнотом для стенографии, как миллионы других девушек Земли.

– Но ты очень красивая маленькая варварка.

Она уронила голову в плаче. Я приобнял её, чтобы утешить, но Элизабет оттолкнула меня и выбежала из павильона.

Я озадаченно посмотрел ей вслед.

Затем я тоже покинул павильон, решив побродить по лагерю в одиночестве и подумать.

На память пришел Камчак. Я был рад за него: никогда раньше я не видел его настолько довольным.

Но меня смущала Элизабет, её состояние сегодня казалось мне несколько странным. Я полагал, что, может быть, она была так напугана тем, что может потерять позиции первой девушки в фургоне: на самом деле она могла быть скоро продана. Поскольку Камчак наконец соединился со своей Африз, обе возможности мне казались весьма вероятны. У Элизабет были причины их бояться. Разумеется, я мог бы уговорить Камчака продать её хорошему хозяину, но Камчак, охотно идущий мне навстречу во многих отношениях, без сомнения, в данном случае обращал бы в основном внимание на цену. Разумеется, если бы я нашел деньги, я мог бы её и сам купить у Камчака и попытаться найти ей хорошего господина.

Может быть, кассар Конрад оказался бы как раз таким. Впрочем, как я вспомнил, он недавно выиграл тарианскую девушку в играх. Более того, не каждый человек захочет владеть необычной варваркой, поскольку даже варварок необходимо кормить, а я этой весной, когда ходил по лагерю, не заметил никакого дефицита в девушках с недавно надетыми ошейниками, может быть, необученными, но зато горианскими девушками. И это имело большое значение. Элизабет Кардуэл не принадлежала Гору и, по моему личному мнению, никогда не будет к нему принадлежать.

По не вполне ясной мне причине я рассеянно купил ещё одну бутылку паги – может быть, для того, чтобы скрасить одиночество.

Я едва на четверть опустошил бутылку и проходил мимо чьего-то фургона, когда увидел, как мимо меня промелькнула тень человека… Я инстинктивно дернул головой, и кайва, блеснувшая перед моим лицом, воткнулась в деревянный борт фургона. Отшвырнув бутыль паги, я присел и увидел в пятидесяти футах от себя между двумя фургонами темную фигуру человека в капюшоне палача, который и раньше слишком часто попадался мне на глаза. Он развернулся и побежал, я за ним, но через несколько секунд мой путь преградила цепочка связанных каийл, возвращавшихся с охоты в степи.

За то время, пока я огибал их, нападавший скрылся. Погонщик каийл сердито закричал мне, чтобы я не путался под ногами.

Я злой вернулся к фургону и вытащил из доски кайву. Хозяин фургона, который услышал удар, вышел полюбопытствовать, что произошло. Он держал в руке факел, которым осветил дырку в доске.

– Неумелый бросок, – заметил он.

Это была оценка знатока.

– Может быть, – я пожал плечами.

– Так что тебе повезло, парень.

– Да, – ответил я, – именно так.

Я нашел выброшенную бутыль паги и заметил, что в ней осталось ещё немного жидкости. Я вытер горлышко и вручил её хозяину фургона. Он отхлебнул примерно половину, вытер рот, передал обратно мне, я прикончил бутыль и вышвырнул её в яму для мусора.

– Неплохая пага, – сказал мой собеседник.

– Действительно.

– Можно посмотреть кайву? – спросил он.

– Да.

– Интересно.