В конце концов, хеморецепторам нет дела до того, откуда появляется двуокись углерода в крови – из-за удушения, утопления, паники или просто вследствие вдоха из покрытого фольгой мешка, висящего на стене. Все эти факторы вызывают один и тот же сигнал тревоги. Когда опыт проводится в контролируемой обстановке, он снимает налет таинственности с процесса и заранее учит пациента тому, как надо действовать, чтобы предотвратить приступ. Он позволяет сознательно подойти к тому, что всегда считалось бессознательным действием, и демонстрирует нам, что многие симптомы, которые мы испытываем, вызываются дыханием, но точно так же могут и контролироваться с его помощью.

Еще один медленный и глубокий вдох, я поднимаю большой палец, закрываю глаза и выдыхаю из легких весь воздух. Я нажимаю красную кнопку, слышу, как по шлангу пошел газ, и делаю гигантский вдох.

Во рту появляется металлический привкус. Газ со свистом врывается в рот, вызывая на языке и деснах ощущение, что я пью апельсиновый сок из алюминиевой кружки. Он проходит дальше, и мне кажется, что слизистая оболочка горла покрывается алюминиевой фольгой. Затем он проникает в бронхиолы, альвеолы и попадает в кровь. Я стараюсь взять себя в руки.

Одна секунда. Две секунды. Три. Ничего. Я не чувствую, чтобы что-то изменилось по сравнению с тем, что было несколько секунд или минут назад. Показатель уровня стресса держится на цифре 1.

Файнстайн говорил мне, что такое может быть. Несколько месяцев назад он уже давал такую сильную дозу одному из учеников Вима Хофа, и тот почти ничего не почувствовал. Файнстайн высказал гипотезу, что этот испытуемый уже достаточно долго практиковал глубокое дыхание и задержку дыхания, и его хеморецепторы настроились соответствующим образом. Вообще-то я тоже только недавно прошел через испытания, в ходе которых был вынужден десять дней дышать ртом, а потом еще десять – носом. Содержание двуокиси углерода у меня повысилось на 20 процентов, и возможно, мои хеморецепторы тоже успели приспособиться к этому.

Размышляя обо всем этом, я чувствую, что горло у меня слегка сжимается. Ощущение очень слабое. Я делаю глоток обычного воздуха и выдыхаю. Это требует некоторых усилий. Красная кнопка пока выключена. Я не дышу углекислотной смесью, но ощущение того, что в рот мне засунули носок, не проходит. Я делаю очередной вдох, но носок становится только больше.

Вот теперь у меня начинает стучать в висках. Я открываю глаза, чтобы взглянуть на свои показатели, но все плывет, как в тумане. Спустя несколько секунд я уже вижу окружающий мир словно через треснувшие и грязные очки. Мне нечем дышать. Все мои ощущения будто оторваны от меня и находятся где-то в вакууме.

Проходит 10, а может быть, 20 секунд, прежде чем носок сокращается в размерах. Я ощущаю холодок на задней поверхности шеи. Водоворот тревоги стихает и уходит. Возвращается цвет и четкость зрения, будто кто-то протер стекло от грязи. Файнстайн стоит передо мной и смотрит на меня. Жизнь возвращается, я снова могу дышать.

Несколько минут я сижу весь в поту, не зная, смеяться мне или плакать. Я пытаюсь подготовиться еще к двум вдохам этой жуткой смеси в оставшиеся 15 минут. Я убеждаю себя: «Это удушье – всего лишь иллюзия. Расслабься. Через пару минут все пройдет». Но ничего не помогает.

В конце концов, страх, который я только что испытал и еще испытаю при следующем вдохе, носит не ментальный характер. У него механическая природа. Для того, чтобы настроить хеморецепторы, потребуется несколько сеансов, и поэтому пациенты Файнстайна приходит к нему через каждые несколько дней. По сути это та же экспозиционная терапия. Чем больше я вдыхаю эту газовую смесь, тем устойчивее стану к возможным перегрузкам в будущем.

Итак, во имя науки и ради повышения гибкости своих хеморецепторов я нажимаю красную кнопку и делаю еще два вдоха, один за другим.

И меня вновь охватывает паника.

Каждый день по авениде Паулиста проходит и проезжает восемьсот тысяч человек. Проезжая часть под завязку забита небольшими автомобилями и ржавыми скутерами, по тротуарам течет людская река – мужчины в пестрых рубашках, женщины, непрерывно болтающие о чем-то по телефону, школьники в майках с не вполне пристойными надписями на английском языке, перевода которых их родители, очевидно, не знают.

Через каждые несколько кварталов установлены газетные киоски. Помимо непременных Cosmopolitan и Playboy здесь продаются также Ницше и манифесты Троцкого, сборники «грязной» поэзии Чарльза Буковски и первый том тысячестраничного романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени». В воздухе разносятся автомобильные гудки, визг шин по асфальту, чьи-то крики. Загорается зеленый свет, и мы, миновав широкий перекресток, углубляемся в каньон зданий с зеркальными стенами.

Я приехал в Бразилию и очутился в центре Сан-Паулу, чтобы познакомиться с признанным экспертом йоги по имени Луиш Сержиу Алвареш де Роза. Вариант йоги, который преподает де Роза, представляет собой древнюю традиционную практику – в отличие от других студий йоги, которые располагаются поблизости. Она разрабатывалась еще тогда, когда йога не называлась йогой и не имела никакой аэробной составляющей и духовной подоплеки… В то время это была просто техника дыхания и размышлений.

Я приехал для встречи с де Розой, потому что после долгих лет поисков, чтения книг и бесед с экспертами у меня все еще остаются вопросы.

Прежде всего я хотел бы знать, почему тело разогревается при применении туммо и других методик дыхания +. Выброс большого количества гормонов стресса может приглушить боль и ощущение холода, но не в состоянии предотвратить вредное воздействие холода на кожу, ткани и организм в целом. Никто не знает, почему Морис Добар, Вим Хоф и их последователи могут часами сидеть на снегу, не страдая ни от переохлаждения, ни от обморожений.

Еще более загадочный феномен – это буддистские монахи и служители национальной тибетской религии Бон, которые используют более мягкий метод туммо, вызывающий обратную физиологическую реакцию. Они не используют особых методик глубокого дыхания, а просто сидят, скрестив ноги, и дышат медленно и редко, излучая вокруг себя ауру покоя. При этом скорость обмена веществ у них может снижаться на 64 процента – это максимальный показатель, зарегистрированный в ходе лабораторных экспериментов. В таких условиях монахи должны были бы умереть или серьезно пострадать от сильнейшего переохлаждения. Однако в этом состоянии релаксации они умудряются заметно поднять температуру тела, и от них валит пар, когда они часами сидят раздетыми при минусовых температурах.

Еще один вопрос, не дающий мне покоя, заключается в том, почему методы глубокого дыхания, например холотропное дыхание, вызывают такие сюрреалистические и галлюцинаторные эффекты. После 15 минут сознательной гипервентиляции в мозге начинаются изменения. При этом многочисленные исследования показывают, что его снабжение кислородом не ухудшается и все когнитивные функции должны были бы оставаться без изменений. На деле же все иначе.