— Принесите ко мне в комнату чай и фрукты, — распорядился Габриель. — И пусть Адриан принесет из машины мой чемодан.

— Слушаюсь, господин виконт, — ответила консьержка. — Сию же минуту. Чайник уже на плите.

Впереди Габриеля Рене пошла вверх по лестнице.

— И куда же ты идешь, а? — спросил он.

— К себе в спальню, — ответила она. — День был долгий, я устала. Доброй ночи.

Габриель тоже поднялся по лестнице, догнал ее на площадке второго этажа.

— Ты имеешь в виду: в нашу спальню.

— У нас нет спальни, — сказала Рене, обернувшись к нему.

— Я приказываю тебе идти в нашу спальню.

— Вы больше не можете мне приказывать.

Виконт схватил ее за плечи и начал трясти как тряпичную куклу.

— Этот юнец вскружил тебе голову? За него ты собралась замуж? Это он тебя целовал? Ты с ним спала? Отвечай!

— Какая разница? Вы больше меня не хотите. Помните, вы сами говорили? Или вы передумали? Ну и ладно. Меня ваши передумывания не интересуют. Уходите. Оставьте меня. Между нами все кончено, раз и навсегда.

Неожиданно Габриель успокоился, отпустил ее плечи.

— Хорошо, — кивнул он. — Я понимаю. И не стану тебя удерживать. Иди. Иди в свою комнату. Завтра можешь вернуться к своему юнцу. Раз тебе не нужны ни я, ни «Розы», я вернусь в Каир и продам усадьбу.

Рене ошеломленно смотрела на дядю. Он словно бы победил в игре. И с такой легкостью. Преподал ей очередной урок. Она прислонилась к стене, опустила глаза. Все, что она столько раз твердила про себя, собираясь высказать ему, смех прямо ему в лицо — все улетучилось.

— Ну же, иди, — повторил он. — Чего ты ждешь?

Она покачала головой.

Габриель схватил ее за волосы, рванул к себе.

— Стань на колени, — тихим холодным голосом сказал он, — и проси прощения.

— Прощения? За что?

— За то, что ты околдовала этого юнца, заставила предложить тебе руку и сердце. В четырнадцать лет. Ты определенно дала ему, маленькая стерва!

— Вы с ума сошли. Пустите меня!

— Мало того, ты назвала меня стариком. Думаешь, я забыл? На колени. Проси прощения.

— Нет.

— Повинуйся! — В новом порыве ярости Габриель разорвал застежку ее теннисного платья и, по-прежнему сжимая в кулаке ее волосы, вынудил стать на колени. И принялся неистово охаживать ее стеком. — Проси прощения, шлюха, маленькая грязная потаскуха!

В этот миг на лестнице появилась Матильда с чайным подносом.

— Господин виконт! — закричала она. — Что вы делаете? Вы же убьете ее! — С испугу Матильда не удержала поднос, посуда посыпалась на ступеньки. Грохот как будто бы привел Габриеля в чувство. Он наклонился, хотел поднять Рене на ноги.

— Не прикасайтесь ко мне! — закричала она. — Мне больно! Вы сделали мне больно!

— Не беспокойтесь Матильда, — сказал Габриель домоправительнице до странности спокойным голосом. — Возможно, я ударил ее слишком сильно, что правда, то правда. Но она привыкла. Боюсь, Париж вскружил ей голову. И порка была необходима. Отведите ее ко мне в комнату и приготовьте ко сну. Я буду в ванной, умоюсь.

Габриель оставил племянницу на коленях на лестничной площадке и поднялся на третий этаж. Матильда, в слезах, помогла Рене встать. Они услышали гудение лифта, и когда кабина остановилась, из нее вышел Адриан с чемоданом виконта.

— Боже мой, что здесь стряслось? — воскликнул дворецкий. — Ради всего святого, что с вами, мадемуазель Рене?

— Стычка с безумцем, — прошептала Матильда.

— Я упала, — сказала Рене. — Он не виноват. Все уже в порядке.

— Вы упали, и лестница порвала вам застежку на платье? — спросил Адриан. — И оставила синяки у вас на ногах? Как дворецкий, я не потерплю в этом доме подобного поведения. Я сам поговорю с виконтом.

— Нет, не надо, Адриан, пожалуйста, — попросила Рене. — Будет только хуже. В самом деле, со мной все хорошо. Просто отнесите его чемодан и оставьте в комнате. А потом уходите. Все уже позади. Со мной все будет в порядке.

— Кто-то должен положить этому конец, мадемуазель Рене, — сказал Адриан.

— Не сегодня, — сказала Рене. — Пожалуйста. Прошу вас. Оставьте нас, Адриан. Если вы вмешаетесь, будет хуже не только мне, виконт еще и вас уволит. Вы же знаете. Всех вас уволит. Этого я не вынесу. Пожалуйста. Вы ведь мои единственные друзья.

Адриан медлил, обдумывая слова молодой хозяйки. В конце концов он сделал, как она просила, отнес чемодан Габриеля на третий этаж, Рене и Матильда шли следом. Дворецкий поставил чемодан у двери комнаты виконта.

— Если будут какие-нибудь неприятности, сразу же зовите меня, — сказал он служанке. — Я не намерен терпеть такое, даже если это означает мое увольнение.

Матильда провела Рене в комнату. Они слышали, как в ванной шумит вода, а Габриель что-то напевает.

— Он сумасшедший, — пробормотала служанка, усаживая Рене на кровать и снимая с нее порванное теннисное платье. — Боже, что он с вами сделал! Посмотрите, какие синяки.

— Ничего, Матильда. В самом деле. Он прав, я привыкла. По-настоящему он уже не может причинить мне боль.

Габриель вышел из ванной, раздетый, только завернувшись в полотенце.

— Вы свободны, Матильда. Спасибо.

Служанка отвела взгляд.

— Принести вам свежий чай и фрукты, господин виконт? — неуверенно спросила она.

— Нет, благодарю вас. Вряд ли нам сегодня что-то понадобится, Матильда.

— Хорошо, господин виконт. — Матильда пошла к двери, на пороге обернулась и сделала книксен. — Доброй ночи, господин виконт, доброй ночи, мадемуазель Рене. — Бросив испуганный взгляд на молодую хозяйку, она закрыла за собой дверь.

Габриель подхватил Рене на руки и уложил на кровать. Легонько провел ладонью по красным отметинам на ее бедрах. Она застонала, закрыв глаза и вытянувшись как кошка, слегка раздвинув ноги от его прикосновений. Ощутила губы Габриеля на избитом теле, боль смешалась со сладострастным наслаждением.

— Ты забыла, — прошептал Габриель, — что принадлежишь мне.

Биарриц

Август 1914 г

1

Жарким летним днем в конце июля 1914 года мать Рене, графиня Анриетта де Фонтарс, примеряла у своей парижской портнихи новое платье цвета чайной розы, с кружевами на плечах, когда внезапно почувствовала резкую боль в желудке. Два дня спустя графиня скончалась.

Все в доме корили Рене за то, что она не слишком оплакивала смерть матери, а несколько дней спустя на похоронах в церкви Святого Августина, где присутствовало множество родных и друзей, вообще не пролила ни слезинки. Она тихо сидела на скамье, с непроницаемо пустым выражением лица, мысленно по-прежнему анализируя свои отношения с этой холодной далекой женщиной, которая в смерти отошла лишь чуть-чуть дальше. Вдобавок ее слегка раздражало,