– Меня зовут Гюльнара. Рыжеволосая – Тина, толстушка – Биби. Ее все так зовут. А главная у нас – вот она, Сулейма, ее господин больше всех любит. Ее надо слушаться. А вон та – Аиша.

Шакире благосклонно кивнула статная Сулейма и дружелюбно помахала из угла худенькая и невысокая, как и сама Шакира, Аиша.

– А остальных господин, скорее всего, скоро продаст, – небрежно, как о чем-то вполне заурядном, сообщила Гюльнара.

Кто-то захныкал. Сулейма шикнула – все стихли.

– Расскажи о себе.

– Меня зовут Шакира. Наш караван… – Она запнулась и готова была разрыдаться, но вспомнила, что главный евнух запретил плакать, и испуганно оглянулась на девушек, имен которых ей даже не назвали.

– Ага. Все ясно: ты – добыча самого господина, и он не покупал тебя. Значит, и тебя, скорее всего, продадут. После первой же ночи. – Гюльнара была до умопомрачения безжалостна.

Шакира понуро отвернулась, и ее оставили в покое. Подошла Аиша и тронула за плечо:

– Не слушай ее: здесь никто ни в чем не уверен, поэтому болтают много, чтобы не бояться и не ревновать.

Шакира обернулась. Если бы не очевидная молодость Аиши, можно было бы подумать, что говорит умудренная годами и жизненным опытом женщина. Аиша погладила ее по плечу:

– Можно сказать, что тебя взяли из отцовских рук?

Шакира кивнула, глотая слезы, а новая подружка продолжила:

– Мужчины все время воюют. Они любят воевать. Наш господин тоже любит. Очень! А женщины часто становятся просто их добычей. Это наш удел!

И, склонясь к самому уху Шакиры, предназначая явно для нее одной, тихо произнесла:

– Запомни для начала одно: здесь все врут! Врут друг другу, чтобы скрыть истинное свое место в очах господина. Врут главному евнуху, думая ввести его в заблуждение и подкупить. Врут и самому господину, выказывая ему чувства, которых нет, чтобы не продал.

– Господина никто не любит?

Аиша помолчала, раздумывая, потом заговорила еще тише:

– Это не обсуждается. Многое не обсуждается. Ты привык нешь или – пропадешь. Лучше привыкни: ты мне понравилась.

Она отошла от Шакиры, оставив на ее постели маленький трогательный дар – кисть винограда.

* * *

Потянулись странные однообразные дни… У господина был роскошный дом с тенистым двором, ухоженными цветниками и мраморным бассейном-фонтаном, наполненным игривыми рыбками, а еще – сад с немыслимым количеством цветущих насаждений и беседками, увитыми плющом и виноградом.

Девушки проводили время в безделье: гуляли, играли, развлекали себя как могли – музыкой, песнями. Ходили в баню, болтали, рассказывали друг другу разные небылицы. Частенько ссорились – тогда, словно джинны из-под земли, появлялись два глухих евнуха и выискивали взглядом зачинщицу. На время это помогало.

Нередко приходил Хафиз, обходил и осматривал всех – бесцеремонно, бесстрастно и деловито. Девушки, видно, ко всему привыкли и даже пробовали тормошить евнухов, отпуская весьма вольные шутки. Но с глухими такая смелость не дорого стоила и ничем не кончалась. С Хафизом же не смел шутить никто.

Молча и настороженно подчинялись его осмотру, робко отвечали на задаваемые им вопросы: о здоровье, настроении, снах, желаниях…

– Тина, говорят, ты стонешь во сне?

– Нет-нет, господин Хафиз! Я, наверное, просто…

– Ясно, – он редко слушал до конца их объяснения, – не болтай! Твои лунные дни, Аиша, были обычными? Ты не болела?

– Я не болела, господин Хафиз.

– Угу. Теперь ты, Биби. Ты слишком много ешь. Нам не жалко еды – господин богат. Но твоя внешность меняется день ото дня, а ведь мы тебя не откармливаем к празднику.

Началось общее оживление и хихиканье. Но Хафиз обвел всех взглядом, и девушки испуганно затихли.

– Сулейма, ты, как всегда, безупречна. Мы довольны тобой.

Боялись и вопросов Хафиза, и его недовольства, и, еще больше, его молчания! Если главный евнух перестал кем-то интересоваться – это недобрый знак: господин потерял интерес к наложнице.

И что же в заключение? Все ждали каждый раз – кого назовет Хафиз, чье имя прозвучит как награда. Ложе господина – этой награды ждали все: все хотели заручиться поддержкой судьбы – благосклонностью хозяина! – хотя бы еще на какое-то время!

– Сегодня ночью должна быть готова… – Сулейма подалась вперед, Гюльнара побледнела, Тина отвернулась, взволнованно блестя глазами… – Будь готова (Хафиз тянул, будто наслаждаясь их тревожным ожиданием) ты, Аиша.

Общий выдох!.. Хафиз ушел. Все отвернулись от Аиши, деланно-оживленно болтая.

Шакира пока мало что понимала. Не понимала ни этого ажиотажа по поводу выбора господина, ни отрицательных чувств женщин друг к другу, ни того, как она должна себя вести. Кроме прочего, не понимала, почему ее держат здесь, но вот прошел уже месяц или больше, а она даже и не видела господина.

Две мысли, одна изнурительнее другой, донимали Шакиру. С одной стороны, она до смерти боялась, как и все, оказаться на невольничьем рынке, но с другой стороны – не менее ужасно было даже представить себе, как ее тела коснутся руки противного чужого человека. «Старый козел!!!» – в эту минуту от омерзения она готова была разрыдаться, но вспоминала ледяной взгляд главного евнуха и брала себя в руки.

* * *

Главный евнух подошел к ней неожиданно. Шакира вышла гулять, как это часто бывало, раньше всех. И на этот раз оказалась одна во дворике, когда Хафиз и два стражника возникли перед ней. Засосало под ложечкой.

– Пройдем в сад, Шакира, мне нужно подготовить тебя.

Трясущиеся ноги, как это было ни удивительно, все же вели ее за Хафизом. Он прошел к дальней беседке, усадил в подушки перед собой и начал:

– Я наблюдаю за тобой, Шакира, все это время. Хорошо, что ты перестала плакать, хорошо, что поправилась, и щеки твои стали розовыми. У тебя приятный вид. Хорошо.

Он огладил бороду, помолчал.

– Почему ты ни с кем не общаешься? Почему много молчишь?

Шакира пожала плечами:

– У меня был отец и…

Он сразу же перебил:

– Об этом больше никому никогда не говори! Чем скорее ты забудешь прошлое, тем будет лучше. Теперь я – твой отец. Да и твоя мать, если хочешь. Вся твоя жизнь отныне – перед моими глазами. Жизнь! Ты поняла? А может статься – и смерть!

– Я поняла, господин Хафиз!

– Можешь называть меня просто Хафиз. Теперь расскажи, чем ты можешь порадовать господина, кроме своего внешнего вида. Что ты умеешь? Чему тебя учили? Ведь тебя же учили, как я догадываюсь.

– Учили, – прошептала она. Слезы были близко, но тут она разозлилась, и они сразу пересохли. – Да, учили! Я знаю письмо, читаю, рисую, умею играть на лютне. Моим голосом наслаждались мой отец и мой жених. Кому теперь это нужно?! Мне доверят переписывать ученые тексты?! У меня красивый почерк!