Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Саша Александровна засмеялась, быстро подлетела к ней, звонко расцеловала, надула щеки, изображая какой-то важный чин, и подала согнутую в локте руку, приглашая сопроводить в столовую.
— Ну будет, будет, — полушутя, полусердясь, оттолкнула ее Изабелла Наумовна, — что за ребячество!
— И государыня, должно быть, машкерад затеет, — сказала Саша и направилась наконец к столу. — И ей не станет пенять за то гувернантка… В столице из пушек да ружей палить будут, костры жечь! Михаил Алексеевич, вы уж позаботьтесь о том, чтобы у нас были еловые да можжевеловые ветки, голубчик, — и она снова ему улыбнулась, и у него снова сердце затрепыхалось, забилось, пустилось в пляс. — А впрочем, — добавила она тут же, — я с вами в лес пойду.
— Там тебя суженый-ряженый в чащу и упрет, — немедленно заметила Изабелла Наумовна. — Только леший твой характер и вытерпит, душечка.
— Я диковата, он дремуч, вот и станем жить-поживать да добра наживать, — охотно согласилась с ней Саша Александровна. — А вы, Беллочка Наумовна, ворчите все, оттого что скучно вам тут, маетно. В столицу сердце просится… А там что? Папенька вон до утра изволит где-то шляться, дед его с кнутом в руках поджидает, как юнца неразумного. И ведь однажды схватит за ворот да и поволочет силком под венец, сами увидите.
— Поволочет, — ожесточенно ответила гувернантка, — всенепременно поволочет! Если дочь замуж не рвется, то отцу отдуваться.
— Батюшки, — изумилась Саша Александровна, — ну хотите я прям завтра сбегу… да вот с Михаилом Алексеевичем — и обвенчаюсь тайно? Тогда вы наконец будете мной довольны? А папенька так и останется холост, так и будет до конца жизни по балам шастать да за карточным столом ночи просиживать.
— Как ты жестока, Саша, — покачала головой Изабелла Наумовна, — как прямолинейна! Оставь Михаила Алексеевича в покое, знаю я твою натуру необузданную. Всем наперекор, коли вожжа под хвост попала. Ты права, права, довольна? Александр Васильевич не видит меня, не ценит! И никогда не увидит! Я для него что пустое место.
— А мы можем вам платье пошить… — вдруг подала голос Ани, про которую все забыли. — Маску сделать… из бархата, с блестками! Превратить вас в таинственную незнакомку. В прежние годы Лядовы устраивали пышные гуляния в своем доме, поди и до сих пор так? Приедете незваной и загадочной гостьей и всех очаруете, Изабелла Наумовна.
— Что? — бедняжка задохнулась от негодования, пошла пятнами. — Выставлять себя напоказ! Как бесстыжей девке, хвостом крутить!
— Зато папа вас наконец увидит, — миролюбиво сказала Саша Александровна. В ее глазах вспыхнули озорные искорки. — Ах, мы скажем, такая шутка! Ведь когда еще, как не на святках, рядиться и веселиться! Я наклею себе усы и буду вашим кавалером. Беллочка Наумовна, милая моя, золотая, ну что тут чахнуть безо всякой надежды? Ну позвольте себе раз в жизни глупость и вольность — как знать, чем обернется такая затея.
— Позором, Саша, позором! — вскричала Изабелла Наумовна.
— Позор — это если вам самой только неловко будет, а если вы будете смеяться, то какой же это позор? Одна сплошная шалость!
— У меня есть богатый темно-синий бархат цвета глубокой ночи, — подхватила Ани, — разошьем его разноцветными стеклянными бусинами, получатся звезды…
— Перестаньте надо мной шутить!
— Хорошо, — скучным голосом проговорила Саша Александровна. — Как пожелаете. Куда лучше сидеть безвылазно в деревне.
— Да, лучше сохранить свою гордость, — Изабелла Наумовна встала и окинула присутствующих презрительным взглядом.
— А мы с Ани пойдем ряжеными по крестьянским дворам песни петь. Что дурного в таком веселье, отчего вы так гневаетесь?
— Оттого, что ты уже взрослая девица! А в голове одни глупости.
— Ну а что у меня должно быть в голове? Учености ваши и переживания о том, как бы не выставить себя на смех? И пусть на смех, очень хорошо, что на смех, я свою гордость не боюсь уронить, это все глупости какие-то. Лучше быть смешной, чем несчастной!
Изабелла Наумовна сделала шаг, собираясь по обыкновению запереться в своей комнате, но потом бессильно опустилась снова в кресло.
— Да, я несчастна, — произнесла она изумленно будто, — как же я несчастна, Саша! Каждый день здесь похож на предыдущий, ничего не происходит и никогда не произойдет! Пусть будет синий бархат, Ани, пусть будут стеклянные бусы! Все одно хоть в петлю, хоть в прорубь!
— Ну зачем же в прорубь, — испугалась Саша Александровна, — зачем же в петлю? Что вы такое говорите, Беллочка Наумовна, ведь не так страшна ваша жизнь.
— Пуста, бессмысленна!
Гранин, который все это время сидел, боясь пошевелиться и остро ощущая свою неуместность, тихонько перевел дух.
Беседа получилась слишком личной, не для посторонних ушей. Но когда живешь так замкнуто и уединенно, не остается больше посторонних. Все становятся едва не родственниками. С утра до вечера одни и те же лица, одни и те же разговоры. Неудивительно, что Саша Александровна и ее гувернантка то и дело цапались меж собой, — некуда было им деваться друг от друга.
А он как Белла Наумовна, подумалось вдруг.
Готов исчезнуть, лишь бы не оказаться чрезмерно навязчивым. Готов быть несчастным, даже не попытавшись все изменить.
Где же разница между гордостью и гордыней? И есть ли она?
После завтрака Саша Александровна попросила его пройти в конторку — «обсудить дела усадьбы».
— Так что же? — громко спросила она по дороге. — Вы нашли нам паркового садовника?
— Марья Михайловна прислала несколько рекомендаций.
— Княжна Лопухова? Вы переписываетесь?
— Время от времени, — он прикрыл за собой двери и улыбнулся. — Ей я тоже написал, что вы собрались в монастырь.
— Да бог с ней, с Лопуховой, — Саша Александровна схватила его за руку и подтащила к окну, придирчиво оглядела при солнечном свете. — Вы выглядите изумительно, Михаил Алексеевич! Больше нет пугавшей меня бледности, темных кругов под глазами, губы порозовели.
— Перестаньте, — засмеялся он, — чувствую себя лошадью на базаре. Саша Александровна, как это вы так ловко прогнали черта?
— И сама не знаю, — она мимолетно погладила его по рукаву, отошла с явной
