— Ну чисто охотничья гончая, — пробормотала она, — если встала на след, пиши пропало!

Гранин наклонился вперед и осторожно взял ее за руку. Она вздрогнула, но отнимать ее не стала.

— Да только права старушка кормилица, — сказал он и мысленно попросил у Саши Александровны прощения, понимая, что ведет их обоих на опасный путь, — бежать и тайно венчаться мы не станем. Я буду просить вашей руки у Александра Васильевича.

Она смотрела на него своими черными жгучими глазами, ставшими вдруг глубокими, бездонными, и молчала.

Глава 23

— Я буду просить вашей руки, Саша Александровна…

И земля задрожала под нею.

Замуж?

Саша и не думала о таком всерьез — ведь отец с ранних лет говорил, мол, не нужен ей муж, у его дочери иная судьба и ни за что он не отдаст ее чужому человеку, которого следовало бы почитать до конца дней.

Даже когда она шутила за столом о побеге и тайном венчании, это была лишь пустая болтовня, беззаботная и бездумная. Даже когда отбивалась от Марфы Марьяновны с ее можжевеловыми угрозами, то не всерьез это было!

Но слова Михаила Алексеевича прозвучали оглушительным набатом, судьбоносным и неотвратимым.

Это значило, что отныне Сашина жизнь будет связана с его жизнью неразрывными узами, и все окончательно изменится, и каким бы чудесным ни было будущее, нынешнее исчезнет навсегда.

— Я понимаю ваши опасения, — меж тем пробормотал Михаил Алексеевич удрученно, — кто знает, не исчезнет ли внезапно проклятие Драго Ружа. Господи, о чем я только думал! Ведь вы можете оказаться вдруг женою дряхлого старика. Забудьте, умоляю вас, забудьте обо всем, что я вам наговорил! Это было опрометчиво с моей стороны и непростительно…

Тут он порывисто встал, бледный, расстроенный, коротко поклонился и вышел из конторки, а Саша осталась сидеть, окаменевшая и будто громом пораженная.

Сказанное не коснулось ее разума, да она и не слышала почти ничего, обратившись вся внутрь себя.

Ей захотелось, чтобы рядом оказалась бабушка — мудрая и мягкая, знающая ответы на все вопросы. Саша никогда не спрашивала ее — как же она решилась покинуть отчий дом и отдать себя дикому атаману, пропахшему походными кострами.

Супружеская жизнь, наполненная ежедневными хлопотами, разделенная на двоих постель, и, боже, наверное, дети — прежде этого всего Саша не загадывала для себя. В ее душе не было места романтическим грезам, она не теряла сон, мечтая о любви и сладкоречивых признаниях. Решение отца о ее безбрачии не вызывало у нее никакого протеста.

Будет ли Михаил Алексеевич и впредь целовать ее так же сладко, как прежней ночью? Будут ли его большие руки обнимать ее по ночам? Ах, от таких мыслей кружилась голова и трепетало сердце!

Саша вскочила, прижала ладони к разукрашенному морозом стеклу на окне, а потом приложила их к своим щекам, лбу.

Воображение бесновалось, подкидывало бесстыдные картинки, путая и без того запутавшуюся Сашу. То она видела себя в одной сорочке, льнущую к Михаилу Алексеевичу, то ей мерещилось, будто он распускает ей косу и длинные, ловкие его пальцы перебирают ее пряди одну за другой.

Саша станет же-ной, а Михаил Алексеевич ей — му-жем. И она наденет красный, тяжелый от жемчуга наряд и встанет по левую руку от жениха, и обменяет золото на серебро, и головы их покроют венцы, и трижды они изопьют вина из одной чаши…

— И будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть, — прошептала Саша изумленно, ущипнула себя за руку, сбрасывая экстатическое оцепенение, вздрогнула от неожиданной вспышки боли, огляделась кругом, не понимая, почему все прежнее, старое, когда весь мир перевернулся и под ногами у нее обязано быть небо, а над головой — твердь земная.

Вышла из конторки, ступая необыкновенно плавно и неспешно, плыла, плыла Саша по скрипучим деревянным половицам, и вся она — не-вес-та — обрела важность и нужность, драгоценность жениха своего, света от света ее.

— Да что опять за блажь нашла, — рявкнула Марфа Марьяновна, снимавшая занавески на стирку, стеганула Сашу по спине мокрой тряпкой, та ойкнула, подпрыгнула и помчалась подальше от кормилицы, смеясь напавшей на нее экзальтированности и способу ее исцеления.

Вопреки ожиданиям, Изабелла Наумовна не улеглась в постель страдать и стенать, а шепталась с Ани в одной из задних комнат.

Вокруг были разложены отрезы тканей, тесьма, коробки с бусами, кружева и подушечки, ощетинившиеся булавками и иголками.

— Если я буду Ночью, то ты, Саша, — Днем, — сказала гувернантка так деловито, будто и не признавалась совсем недавно в том, что глубоко несчастна. — Серебристая парча и снежинки из блесток… Вот увидишь, от кавалеров отбоя не будет. Саша, мы докажем твоему упрямому отцу, что он не прав. Не прав, — повторила она с чувством. — Я умру, но выдам тебя замуж! Мы выберем тебе самого красивого, самого знатного, самого…

— Не надо умирать, — небрежно сказала Саша, без всякого любопытства перебирая кружева, — я и так просваталась.

— Что ты сделала? — обомлела Изабелла Наумовна и едва не опустилась на иголки, в самое последнее мгновение избежав столь злосчастной участи. — Как это просваталась? Сама собой, что ли? — и она тонко, иронично улыбнулась.

Ани подняла на Сашу веселые глаза, и можно было поклясться, что модистка уже давно все поняла и все увидела.

— За самого красивого и доброго человека, — заверила ее Саша.

— Не морочь мне голову, — рассердилась Изабелла Наумовна, — ты же отказалась от графа, а какой представительный мужчина!

— Ну какой еще граф! Я о нашем Михаиле Алексеевиче вам говорю.

Тут гувернантка вначале было рассмеялась, а потом схватилась за сердце.

— Какая дурная шутка, — слабым голосом произнесла она. — Даже ты не способна на такое сумасбродство! Он же… никто! Ополоумела ты в этой глуши, одичала? Так я заставлю тебя вернуться в столицу…

— Ну-ну, — добродушно хмыкнула Саша, — посмотрю я, как у вас это получится.

— Ты… ты говоришь серьезно? — ахнула Изабелла Наумовна, схватила Сашу за руку и усадила рядом с собой. Подняла ее подбородок, вглядываясь в лицо: — Детонька моя, да что на тебя нашло такое?

— Нашло, — сказала Саша, — и оно такое огромное, что не помещается у меня внутри! Мне хочется кричать на всю округу,