— И она сама к тебе легла?

— Да, и грудью к спине прижалась!

— Ты еще скажи, что просто спать пытался, — с подозрением не поверил воришка.

— А что мне ещё с ней делать? Насильничать?

Руди озадаченно оглянулся на телегу с красоткой, затем на парня и выдал мысль в слух:

— Я знал, что ты глуп и неопытен, но не до такой же степени…

Отряд церковников, во главе со старшим паладином Нерба, двигался на запад от города. Туда, где было обнаружено самое большое скопление неизвестной силы. Путь был не далекий, всего полдня, но под палящим солнцем это было непростым испытанием.

— Причем тут моя глупость?

— Что делает рабыня, когда хозяин приказывает ей раздеться и удовлетворить его?

— Ну, — смутился парень. — Наверное, выполняет приказ.

— А что делает рабыня, когда хозяин не отдавал приказа, но она раздевается и ложится к нему в постель?

— Повинуется воле хозяина, — ответил первое, что пришло в голову, Ари.

— А как она это узнает? — нагнул голову Руди.

— Хозяин скажет.

— А ты говорил?

— Нет.

— И?

— Что?

Воришка глубоко вдохнул и выдохнул.

— Почему она легла к тебе, если ты об этом не просил?

— Ну, может замерзла… хотя она только разделась и сразу же ко мне скользнула.

— И что же это значит, мой наиглупейший коллега?

— Откуда я знаю, что это значит? — возмутился парень. — Я понятия не имею! И как уснуть, когда к тебе голая девушка жмётся тоже!

Руди с сожалением вздохнул.

— Ладно, я понимаю, что ты мало себе представляешь, что делать с рабынями. Это не лошадь, которую покормил и в стойло. Рабыня это все-таки инструмент. Поесть, приготовить, одежду постирать. Если рабыня может шить или пряжей заниматься, то это уже дорогая рабыня. С мужчинами так же. Чем больше умеет раб, тем он дороже. Как ты думаешь, какие самые дорогие рабы?

— Те, кто умеет сражаться?

— Среди мужчин, да. А среди женщин?

Тут парень впал в ступор, но через несколько секунд ответил:

— Красивые?

— В точку. Красивые рабыни на вес золота.

— Почему?

— Потому что с красивыми рабынями проще всего. Их можно использовать самому, а можно и… сдавать в аренду. Это хороший поток золота.

— Нами не поток золота. Я не собираюсь ее… сдавать в аренду, — набычился парень.

— И что же ты с ней собираешься сделать?

— Снять ошейник, проклятье и отпустить.

— Я рад, что ты настолько привержен устремлениям света, но ты подумал, как ей потом жить? А как ей… Стоп. Какое проклятье?

— Все, кто её касаются умирают, — ответил парень.

— Но ты же говорил, что тебя…

— Нет. Со мной не работает, — покачал головой послушник.

— Погоди. И давно с ней это?

— Говорит, что всегда было.

Руди нахмурился и шел молча секунд десять.

— Так. Погоди. С рождения все, кто её коснется, умирают?

— Да.

— И тебе её подарил Сармат?

— Да.

— А он тебе об этом сказал?

— Нет.

Руди вскинул брови и взглянул на Гоша, идущего впереди и о чем-то беседующий с Нербу.

— А Снеку или Гошу ты об этом говорил?

— Нет еще. Сначала они молебен готовили, потом советовались долго. Я не успел с ними поговорить.

— Твое счастье, что местные и наши братья соблюдают обычай по неприкосновенности чужих рабов, — хмыкнул Руди. — Представляешь, что было бы, если бы ее кто-то коснулся?

— Я потому ей платье другое купил, с рукавом, и перчатки длинные, — кивнул Ари.

— А мысли у тебя не было, что этот торгаш тебя грохнуть хотел? — спросил Руди, задумчиво рассматривая степь.

— Были, но… Он что-то знал или… Или о чем-то догадывался. Он предупреждал, что подарок может быть опасным, — задумался парень, припоминая слова Сармата. — Но он сказал, что с этим подарком могу справиться только я.

— Получается, все кто ее коснуться — умирают, а ты нет, — кивнул Руди. — Какая-то мутная история.

— Мутная?

— Торговец это знал, но не сказал. Девка губит всех, а тебя нет. При этом рабыня, и её просто так дарят. Ты хотя бы представляешь, на что она способна, если попадет в дерьмовые руки.

— Она в них уже была, — кивнул парень. — Рассказывала, что у одного урода была. Он заставлял ее незаметно убивать.

— Отчего я не удивлен, — хмыкнул Руди. — И кажется я понял, для чего она залезла к тебе под одеяло.

— Для чего?

— А ты представь, что за всю свою жизнь, к тебе никто никогда не прикасался. Не гладила по голове мать, не целовала в щеки. Никто тебя не обнимал. Даже пальцем никто не трогал.

— Ну…

— А тут живой человек. И не умирает.

Парень припомнил её просьбы коснуться и почесал голову.

— Ей нравится касаться живого человека? — тут Ари обернулся и взглянул на Нами, которая ехала с довольной физиономией.

— Думаю, да, — кивнул Руди. — Сейчас она довольна и этим, но она уже достаточно взрослая, чтобы рассчитывать на большее. Сколько ей лет, кстати?

— Я не спросил, — пожал плечами парень. — И я слабо представляю, что она будет делать, когда я смогу её освободить.

— Знал я одного старого вора, который везде таскался с собакой. Только когда уходил на дело, оставлял нас за ней смотреть. Любил одну поговорку: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Забака была злая до чертиков, никого к себе не подпускала, но тот её не прогонял. Даже когда та захромала, а потом и вовсе едва ходила. Странный был вор, но собаку любил. До последнего вздоха этой блохастой с ней был.

— Это ты к чему?

— К тому, что ты будешь в ответе за нее, даже после того, как она станет свободной, — пожал плечами Руди. — Была она рабыней, и ты решал, что ей есть и что надевать. Как говорить и что делать. А когда дашь свободу, считай, она сама должна себе на еду зарабатывать, сама одеваться и… И от мужиков как-то сторониться. Всё-таки слишком она красивая, чтобы мимо неё мужики ходили.

Парень помрачнел.

— Ну, не вешай нос, — хлопнул его по плечу воришка и, хохотнув, добавил: — Можешь попросить ее вести себя как свободная девушка. Так сказать, пусть привыкает к вольной жизни.

Парень не стал смеяться, а вместо этого сделал задумчивое лицо.