офицерам, убивая их. А те, в свою очередь, – механические монстры, не имеющие, видимо, ни малейшего представления о том, как выиграть эту войну. Все больше бомб и все меньше результатов.

Бигл резко выключил все это.

Было еще кое-что. Но Бигл еще не был готов это увидеть. Потому что оно неумолимо вело к выводу? Призыву к действию? К решению, после которого он должен будет выйти из своей комнаты, встретиться с миром и узнать, не потерпел ли он на этот раз – наконец-то – неудачу?

По другую сторону стены сидел Тедди Броуди, осунувшийся. Он смотрел это военное дерьмо уже несколько месяцев, и у него должен был выработаться иммунитет к нему. Конечно, он должен был перестать шокироваться от кадров из Вьетнама. Он вырос после Вьетнама и обретал свое сознание в период пересмотра, который так быстро наступил после войны. К двадцати годам ему казалось, что против войны выступали только чудаки: чокнутые, обдолбанные, длинноволосые рок-н-ролльщики. В сговоре с телевизионщиками – чтобы предать благородных воинов. Быстрое путешествие назад в реальное время было слишком реальным. Как американцы прошли путь от Джона Уэйна до этого?

Глава двадцать четвертая

Стив Уэстон – голос на линии, когда я беру трубку. Он говорит, что прочитал обо мне в газете. Я не знал, что так много людей читают Шери. Думаю, это можно сравнить с ковырянием в носу. Ты делаешь это в присутствии других людей, только если они уже знают, что ты это делаешь. Я слышу музыкальный автомат и шум бара на фоне. Сегодня будний день, так что это меня удивляет.

Первое, что вы заметите в Стиве, если увидите его или услышите, – это то, что он черный. Но это не значит, что вы ожидаете услышать его звонок из бара в середине дня. Стив вернулся из Вьетнама с таким настроем: «Я рад, что все закончилось. Я вышел оттуда живым и невредимым и собираюсь прожить остаток своей жизни спокойно и мирно». Многие люди вернулись не такими. Многие вернулись с мыслью, что мир – это унитаз, и я собираюсь в него насрать. Или хватай все, что можешь, как только можешь, потому что кто-то идет. Или я пошел и сражался за вас, и теперь вы должны мне жизнь героя, и если я этого не получу, то буду дуться.

Мне повезло. Я всегда знал, что мир – это жесткое и грязное место. Что никто не заботится о героях. Это всегда так: «Но что ты сделал для меня в последнее время?» Это то, что дал мне мой папа. Он не дал мне иллюзий, которые можно утратить.

Когда Стив вернулся, он нашел себе, как он выразился, хорошую женщину. Женщину, посещающую церковь. Которая хотела регулярно рожать детей, иметь большую семью, чистый дом и еду на столе. Он нашел себе постоянную работу. Сначала это была автомойка или что-то в этом роде, для чего многие люди сочли бы себя слишком хорошими. Затем было несколько других мест, но он всегда стремился попасть на завод «Дженерал Моторс» в Ван-Найс. Это заняло у него пару лет. Но в конце концов он попал туда. Там есть профсоюз и самые высокие цены на неквалифицированный труд: 17 долларов в час или больше. Это означает базовую зарплату в 35 000 долларов в год, праздники, отпуск, больничные, плюс медицинская страховка, пенсия и все такое. Любой, кто хочет, может довести эту сумму до сорока пяти, а то и семидесяти тысяч, работая сверхурочно.

– Я увидел статью и спросил себя, нет ли у Джо Броза двойника? Но я сказал себе, что знаю, о ком идет речь в газете, потому что у того, кого я знаю, больше яиц, чем мозгов. И поэтому она его так любит, да, Джо?

Четверо детей, толстая жена, четыре машины, все «Шевроле». Какого черта он делает в баре в среду, да еще и днем? Голос прозвучал одновременно и весело, и скорбно.

– Как дела, Стив?

– Я в порядке. Все в порядке. Я увидел статью, и мне пришлось позвонить. Я позвонил тебе в офис, а там сказали, что ты уехал. Ушел навсегда. Они дали мне какой-то номер, и трубку взяла очень милая женщина. Я спросил себя, это я с Магдаленой Лазло разговариваю? И я спросил ее, вы ли это. А она – да. Я сказал ей, что я твой давний друг из Вьетнама. И она говорит, что уверена, что ты будешь рад получить от меня весточку, потому что Вьетнам был главным событием в твоей жизни, и дает мне этот номер. Где ты?

– В моем новом офисе. Что случилось, Стив?

– Ничего, черт возьми, не случилось. Я нормально. Все нормально. Всегда, блин, готов. Морпехи навсегда. Просто увидел эту чудесную новость и позвонил.

– Как жена?

– У нее все хорошо, все хорошо. Не так хороша, как твоя хороша, но все хорошо.

– А дети? Как дела у детей?

– Дети в порядке. Они иногда доставляют хлопоты, но для этого они и нужны. Занимаю свои мысли их проблемами и отвлекаюсь от своих собственных. В общем, проблем не больше, чем у других детей.

– Где ты?

– Я в хорошем месте. Называется «Сладкая вода Рэя». Я тут живу недалеко.

– Болдуин-Хиллз? Ты там еще долго будешь?

– Да, думаю, да. Наверно, да.

– Почему бы мне не пропустить с тобой пару стаканчиков?

– Приезжай, но лучше бы тебе сойти за черного, – говорит он. Он думает, что это очень смешно, и я слышу, как он смеется, когда кладет трубку.

Я вхожу в «Сладкую воду Рэя». Это больше похоже на Уоттс, чем на Болдуин-Хиллз. Здесь прохладно и темно, особенно после высокого жаркого солнца Южной Калифорнии. Вы видели эту сцену в кино. В основном в вестернах. Незнакомец заходит в бар. Внезапная тишина. Смертоносные взгляды. В кадр попадает самый крутой парень в зале. Бармен и различные прихлебатели смотрят на него в ожидании реплики. Собирается ли он убить незнакомца прямо сейчас или сначала поиграет с ним? Конечно, они не знают, что я не настоящий китаец, я Дэвид Кэррадайн, шаолиньский монах, и я могу бить ногами быстрее, чем обычный человек может стрелять. Я Алан Лэдд, но люди зовут меня просто Шейн.

Внезапно раздается голос из глубины комнаты, за бильярдным столом:

– Эй, вы все, оставьте его в покое. Он такой же ниггер, как и мы. У него просто на лице повязка телесного цвета.

Вполне обоснованно раздается всеобщий смех. Некоторые смеются