Сомнений в правоте оберфюрера у него не возникало — за долгие годы совместной работы шарфюрер не раз имел возможность убедиться, что Отто Бергер обладает весьма изощренным умом и тонким знанием психологии жертвы и противника. Именно так, поскольку противник неизменно оказывался жертвой оберфюрера, и даже частные неудачи тот умел повернуть себе во благо. Служить с таким начальством — одно удовольствие!

Вот и сейчас, если оберфюрер приказал отпустить с миром парикмахершу и чудом воскресшего Тараканова, значит, на это имелись веские основания…

* * *

Закончив дневные дела, сторож старого кладбища Вацек сел поужинать. Подогрев на плите чайник и картошку, он с аппетитом поел и завалился на грубо сколоченный топчан, застеленный тряпьем, — намотался, надо бы и отдохнуть от забот.

Покуривая, он смотрел в низкий потолок сторожки и размышлял, что в суетной, быстро текущей жизни человек редко получает ту судьбу, о которой мечтает. Вот так и он, Вацек, то взлетал высоко, то падал на самое дно, и, казалось, не достанет больше сил вновь подняться наверх. Однако Вацек никогда не сдавался, переупрямливал капризную судьбу, лихо обманывал ее и выбирался из зловонных ям, чтобы через некоторое время опять очутиться там, откуда с превеликим трудом выбрался. Видно, судьба не любила, когда ее старались надуть.

Кто не мечтает стать богатым, любить красивых женщин, жить в хорошем доме, сытно есть и сладко спать, не задумываясь о завтрашнем дне? И Вацек мечтал, но стоять за прилавком москательной лавки, куда его определил для обучения отец, показалось страшно скучным, и он сбежал на побережье, надеясь устроиться на какой-нибудь корабль и повидать дальние страны, про которые так заманчиво писали в книжках — одалиски, зуавы, пирамиды фараонов, пальмы и крокодилы.

Впрочем, пальмы Вацек уже видел, но только в пивном зале пана Голенды: они росли там в больших деревянных кадках. Кругом шумела прекрасная жизнь — цокали копытами выезды роскошных рысаков, бравые офицеры бряцали шпорами и саблями, дамы благоухали надушенными мехами и изящно подбирали унизанными золотыми кольцами пальчиками подолы длинных, шуршавших дорогим шелком платьев, призывно светились окна рестораций, но на все нужны деньги! Много денег…

На побережье он попал, но не на корабль, как мечталось, в кутузку. Крепко выпоров парня, полицейские отправили его домой, где еще добавил отец и снова отвел в лавку москательщика. Тогда юный Вацек решил впредь быть хитрее — дождавшись приличной выручки, он стянул из кассы деньги и снова убежал.

На этот раз счастье ему улыбнулось, по крайней мере, сам он так полагал первое время — удалось пристроиться на занюханную лайбу, курсировавшую в малом каботаже с бочками селедки. Пальмами и крокодилами на утлом суденышке и не пахло, зато терпко пахло гнилым селедочным рассолом и тяжелым боцманским кулаком, от удара которого долго звенело в голове и плыли перед глазами радужные круги. Перемыкавшись с полгода, Вацек устроился в буфет на пассажирский лайнер — мыть посуду. Заработок оказался грошовый, а работа просто адская: постоянно руки в трещинах, и все бегом — господа богачи любили пожрать, выпить, и едва успеваешь подать чистые тарелки и стаканы.

Решив, что это тоже совсем не для него, парень списался в одном из портов, решив наняться на другой, более подходящий пароход.

Порт этот был в Африке, на Средиземноморье. Бездомных тьма, одна отрада, что все время тепло, но работы никакой, следовательно, и денег тоже. Да еще в довершение ко всем неприятностям грязная девка в портовом притоне заразила его дурной болезнью. Когда он решил с ней примерно разобраться, ее приятели сломали ему нос и выкинули на мостовую. Так в неполных восемнадцать лет Вацек оказался в чужом краю без денег, без работы, да еще с проклятой болячкой.

Первая же попытка украсть закончилась тюрьмой — англичане, заправлявшие в Александрии, не любили воров. Отсидев свои три месяца, он вышел на волю — все так же без гроша в кармане, но зато прилично подлеченный в тюремном лазарете.

Послав все к чертям, Вацек вымолил старпома «Луизианы» взять его на пароход и вернулся домой как раз к началу Первой мировой войны. Кто же заранее знал, что сербский гимназист Гаврила Принцип ухлопает эрцгерцога, а это так возмутит германского кайзера Вильгельма и австрийского императора Франца-Иосифа? По крайней мере, сам Вацек Голяновский на это никак не рассчитывал, а полагал обрести покой и уют под отчим кровом, вернувшись, как блудный сын, и испросив прощения у строгого родителя. Шут с ними, с крокодилами и пальмами, пусть опять будет москательная лавка. Теперь она казалась ему чуть ли не райским уголком.

Но дома воинские начальники уже жаждали видеть Голяновского-младшего солдатом Его Императорского Величества, готового с оружием в руках защищать интересы австрийской короны. Отец простил, зато власти оставались неумолимы, как истукан папуасов. Поэтому пришлось надеть шинель, закинуть за плечи ранец и взять винтовку с примкнутым штыком.

Однако, по счастью, до фронта дело вообще не дошло: ушлому парню удалось застрять в тылу, пристроившись в интендантах, — Вацек был малый смышленый, уже потертый жизнью, и сумел сам устроить свою военную судьбу, понравившись начальству. Считать солдатское бельишко и обувку не в пример легче, чем сидеть в окопах и ходить в атаки под огнем русских пулеметов или переживать налеты казачьей конницы. Говорят, у них всадники питаются сырым человечьим мясом. Этому Вацек верил и не верил — насмотрелся всякого, а русские казаки представлялись людьми дикими, кровожадными и на любое способными.

Да… кто не мечтал стать любимым и верным возлюбленным, достойным гражданином своего отечества, прославившимся подвигами на благо родной страны? Кто не мечтал иметь крепкую семью и здоровых детей, обнимать с чувством собственника супругу за талию, показывая этим, — мое, только мое? Вот и Вацек тоже мечтал об этом.

Но вместо возлюбленной судьба свела его с одной смазливой проституткой, а та, в свою очередь, — с неким паном Суржиком, занимавшимся спекуляциями и давно имевшим хорошие связи среди военных интендантов. О, пан Суржик прекрасно умел уговаривать и очаровывать, грозить и льстить, обещать золотые горы и рассеивать любые подозрения.

Вместо того чтобы стать достойным гражданином, Вацек Голяновский вступил в преступный сговор с паном Суржиком и несколькими другими прожженными мошенниками, и вместо совершения подвигов на поле брани начал красть казенное имущество со складов. Он часто с вожделением клал руку не на талию законной супруги, а на специально сшитый пояс, в который прятал вырученные за продажу ворованного обмундирования и обуви деньги. Парень постоянно проверял — вырос его капитал или нет. Он теперь стал его собственностью, и только много лет спустя бедный Вацек наконец понял, что это он сам стал собственностью тех проклятых денег, но до этого должны были пройти долгие годы.

Через некоторое время он попался на воровстве, однако разбирательства и ареста ждать не стал и дезертировал, укрывшись от властей на квартире у той же проститутки. Она его вскоре и выдала полиции — война, все вздорожало, а деньги у Вацека кончались. А чего ради рисковать и прятать дезертира, разыскиваемого властями, если тому больше нечем платить?!