Что было, когда его вернули? Марья Ивановна проглотила солнце!

Теперь она уютно завозилась в постели, засучила босыми ногами по простыне, надеясь попасть ими в тепло. Но вдруг оскользнулась. Ее пятка вылезла на холод. Николая Романовича рядом не было.

Предводительша протерла глаза. Из-под двери пробивалась слабая полоска света. Там горела свеча и слышались приглушенные мужские голоса. Говорили почти шепотом. Но госпожа Шидловская была любопытна, как все кумушки, и не чаяла в подслушивании греха.

Прежде всего потому, что не любила деверя. Брат мужа – Роман, а не Мишаня – тем и был плох, что отродясь не попадал ни в какие неприятности. Младший, напротив, вечно пребывал в тоске, нуждался то в деньгах, то в защите и сказать нельзя как надоел своим семейным неустройством! Но был понятен. А Роман… Нет, с Романом, как с чертом, не садись кашу есть, у него ложка длиннее.

Марья Ивановна всегда боялась этого человека. Ждала подвоха.

Дождалась.

– Ты даже не поехал за мной! – шипел, как индюк, Николай Шидловский.

– А что бы это изменило? – флегматично осведомился брат. – Ты подвел меня куда сильнее с этой горничной. Только тебе могла прийти в голову глупость подбить девку топиться.

– Не виноват я! – слезным шепотом возопил изюмский предводитель. – Кто знал, что она и правда потонет? Теперь грех на душе!

Марья Ивановна закусила пальцы, чтобы возгласом не выдать своего ужаса.

Ее муж по ту сторону двери засопел, как всегда, когда был недоволен.

– Ты ничего не хочешь сделать ради Мишани. Я думал один раз поставить эту курицу на место! Скандала бы хватило, чтобы на время уронить ее влияние. И Михаил успел бы развестись. Ты против?

Роман Романович поперхнулся.

– Как против? Как против? Я с самого начала за. Но ты все запутал!

– А ты? Как можно покрывать своих мужиков-головорезов? Ведь это они порешили отходников?

Роман пришел в крайнее волнение.

– Я больше никогда не найму никого со стороны! Но теперь-то что делать? Заявить на собственных крестьян? Их арестуют, и я останусь без рабочих рук?

Картина, открывшаяся Марье Ивановне, была ужасна. Особенно потому что бедная женщина из опасения выдать мужа никому не могла рассказать о случившемся. Но не могла и молчать. Тайна жгла язык.

Утром она решила, что единственный человек, безопасный для откровенности, – дочка. Катерина была ввергнута матерью в ад сомнений. Мало того что отец оказался не героем, каковым его с детства считали. Так еще и жениха исключили из круга доверенных лиц!

Последнее правило девушка беззастенчиво нарушила, и Меллер впечатлился не меньше нее. Он уже почитал Николая Шидловского «батюшкой». А после недавних приключений питал к нему чувство родственной привязанности. Касайся дело только его, барон бы скрыл правду об изюмском предводителе. Но дело касалось многих.

К счастью, за время, проведенное в Водолагах, капитан весьма расположился к Бенкендорфу и надеялся, что опыт, добытый генералом при самых неожиданных обстоятельствах, поможет выбраться из скользкой истории.

– Да не реви ты, – внушал он Катерине. – Я же не в Уголовную палату еду. Может, его высокопревосходительство придумает, как нас вытащить?

Меллер ускакал в сторону Харькова, надеясь встретить командира дивизии по дороге. Больше всего он боялся попасть на глаза будущему тестю: что говорить? Как глядеть?

В семи верстах от города капитан наткнулся на крытый генеральский возок. Александр Христофорович поспешал в имение, полный мрачных догадок и самого решительного желания допросить братьев Шидловских.

Не понадобилось.

Бедняга барон путался, но в целом изложил дело верно. Мужики Романа порешили отходников, не желая делиться заработком на винокуренном заводе. А сумку с деньгами специально подбросили Савве. Генерала не оставляло подозрение, что сами крестьяне не догадались бы навести полицию на ложный след. Ему казалось, что без умного барина дело не обошлось.

Но история изюмского предводителя затмевала все.

– Что делать-то? – Меллер не знал, как себя теперь держать.

Бенкендорф помял пальцами подбородок.

– Позвольте вас спросить, – осторожно начал он, – каковы теперь ваши намерения относительно Катерины Николаевны?

Крайнее удивление, отразившееся на лице капитана, было ему ответом. Значит, жених еще не думал, как скандал с тестем-разбойником повлияет на его репутацию.

– А, все равно! – Меллер махнул рукой. – Гадкая история! Если бы дело вскрылось неделю назад… Теперь же я точно знаю, что люблю мадемуазель Шидловскую.

«Не даст в обиду белокрылую», – усмехнулся Бенкендорф.

– Я не могу придумать ничего лучшего, чем поговорить с Мюнстером и Масловым, – вслух сказал он. – Да не вздрагивайте вы!

Барона действительно трясло.

Каково же было их общее удивление, когда Мюнстер и Маслов, выслушав новость, отнеслись к ней… несколько буднично.

– Мы догадывались, – выдавил из себя председатель. – Простите, ваше высокопревосходительство, мы пытались вас предупредить: оставьте, хуже будет.

Бенкендорф сел. Теперь выходит, он во всем виноват?

– Видите ли, – осторожно пояснил Мюнстер, – губернская администрация: и Гражданская, и Уголовная палаты, и епархия, и наместническое правление – в той или иной форме испытывали атаки и домогательства госпожи Дуниной. Я бы не назвал ее беспокойной. Нет. Она просто вельможна. И пытается править всем, что ее окружает, минуя, так сказать, означенные законом места. Понимаете?

О, он понимал! Ему старая генеральша тоже успела показать, кто в доме хозяйка.

– Словом, либо она, либо мы. – Полицмейстер счел нужным взять быка за рога. – Да вы хоть генерал-губернатора спросите…

Нет. С него достаточно!

– Значит, вы были бы довольны, если бы Марию Дмитриевну ославили? – уточнил генерал.

– Не то чтобы довольны, – замялся председатель Уголовной палаты. – Но чтобы хоть раз, хоть что пошло не по ее!

– Ясно. Не смею вас осуждать, господа. Но как же мы теперь поступим?

Этот вопрос не застал чиновников врасплох.

– А что, собственно, вас беспокоит? – не понял Мюнстер. – Мужики Романа Шидловского из деревни Федоровки будут арестованы. Ольховского осудят за преступления, в которых он повинился. Роману вынесут порицание, чтобы смотрел за своими людьми лучше. А дело Орыси останется недоследованным. Может, она знала о случившемся – недаром же у нее нашли сибирские деньги – и была убита кем-то из участников расправы над отходниками, чтобы не рассказала. – Мюнстер обернулся к полицмейстеру. – Все концы связались?

Бенкендорф вынужден был признать, что при поверхностном следствии, да. И если вытягивать из-под удара грешную голову изюмского предводителя, то лучшего оборота не представить.