– Я ее помню – это та женщина, что пропала?

– Вы видели ее здесь? Когда?

– Нет, прости, друг, – извиняющимся тоном говорит мясник. – Я имел в виду, что помню фотографию. В газетах про нее много писали.

– А тут вы ее точно не замечали? Местная дорожная камера засекла ее машину за день до исчезновения. Ярко-оранжевый «Мини Клабмен», хотя она могла и идти пешком по улице.

– Это ведь было как минимум год назад?

– Даже два. Двадцать третьего июня две тысячи пятнадцатого.

Мужчина сдвигает кусочки жира в сторону и тянется за веревкой.

– Так давно не вспомню, извини.

– Не знаете, что бы ее могло здесь заинтересовать? Она была журналистом.

Мясник пожимает плечами:

– Да что угодно. Не смотрел газеты за ту неделю? «Оксфорд мейл», например… Вдруг что найдется.

«А я-то, черт побери, почему до такого не додумался?» – мысленно ругает себя Гислингхэм.

– Спасибо, приятель, ты мне очень услужил.

– Да не за что. Всегда рад помочь полиции. Колбасок не возьмешь? За счет заведения.

* * *

Отойдя от лавки, Гислингхэм засовывает пакет с фирменными колбасками в карман куртки и звонит Куинну.

– Да, что у тебя?

– Есть одна идея насчет Ханны Гардинер. Возвращаюсь в участок, чтобы проверить.

– Ладно, как скажешь.

Крис хмурится:

– В чем дело? Ты как будто не в себе.

После паузы сержант отвечает:

– Если тебе так хочется знать, то я, похоже, облажался.

Так вот оно что… Это не из-за Эрики. А может, не только из-за нее. Гислингхэм выжидает, чтобы не показаться слишком заинтересованным или злорадным.

– Помнишь Пиппу Уокер? Няньку Гардинера. Ты с ней вроде тоже виделся.

На мгновение Гислингхэм с ужасом представляет, что сейчас скажет Куинн, но он же не мог…

– Только не говори мне, что ты…

– Нет, черт возьми, конечно нет. Дело в другом. Я разрешил ей остаться.

– В каком это смысле?

– Гардинер ее выпер. Идти ей было некуда, вот я и оставил ее у себя.

– В твоей квартире? Боже мой, Куинн…

– Знаю, знаю. Слушай, ничего не было, я клянусь…

– Проблема ведь не в этом? Ты должен выставить ее оттуда – немедленно.

– Она уже ушла. Я заезжал домой, а там уже никого.

– Но в участок-то она придет? Собиралась давать показания…

– Не знаю.

– Как это ты не знаешь? У тебя есть ее номер? Позвони.

Куинн вздыхает:

– Звонил – абонент недоступен.

– Охренеть! Просто класс! – злится Гислингхэм. – Теперь мы не знаем, где она, и не можем с ней связаться, а ничего, кроме нее, у нас против Гардинера нет.

Куинн делает глубокий вздох.

– Еще кое-что. Я заглянул в ее телефон, просмотрел сообщения и все такое. Всего на минутку, пока она была в душе…

– Черт, приятель, ну и яму ты себе вырыл… Тебя же могут на хрен уволить из-за этого.

– Я и сам знаю, ясно? – рявкает Гарет. – Он просто… лежал на столе… и теперь…

– И что теперь? – нарушает тишину Гис.

– Теперь я уверен, что Гардинер лжет. Пиппа отправляла ему сообщения как минимум за неделю до пропажи Ханны.

– Ну и что с того? Она же сидела с его ребенком – наверное, должна была сообщать ему что-то…

– Нет, там сообщения другого рода, Гис. Уж поверь мне.

«Да как тебе верить, если ты втянул нас в такое?» – думает Гислингхэм.

– И что теперь делать? Ордер на проверку ее телефона не дадут, даже если найдем правильный номер. Утверждать, что она подозреваемая, мы не можем – если Пиппа и трахалась с Гардинером, у нее имеется железное алиби на утро, в которое пропала Ханна. И выдавать истинную причину нашего интереса к няньке тоже нельзя, иначе ты будешь в полном дерьме.

– Ладно, так ты мне поможешь или нет?

– Как будто у меня есть выбор, – с громким вздохом отвечает Гислингхэм.

* * *

В начале шестого я вместе с Бакстером сижу у техников, которые занимаются распознаванием голоса. Перед нами ряды компьютерных экранов. И я понятия не имею, как это все работает. Парнишке-аналитику на вид лет пятнадцать.

– Так, – говорит он, – аудио загружено. Давайте послушаем.

24/06/2015 06.50.34

Это я. Мне уже скоро выходить, ты где? Перезвони, ладно?

Слышится приглушенный шум, что-то щелкает, потом звонок завершается. Голос звучит раздраженно, почти сердито. Аналитик включает запись еще раз, и злость Ханны Гардинер отображается на мониторе в форме «холмиков» и «канавок», размер которых зависит от громкости, высоты и интенсивности голоса.

– Проблема в том, что сообщение очень короткое, – говорит мне аналитик, откинувшись на спинку стула. – Всего четырнадцать слов, и звук довольно искаженный. Однако я почистил его, как мог, и сравнил с другими материалами, где голос точно принадлежит Ханне Гардинер. Репортажи с сайта Би-би-си и все такое.

Он выводит на экран еще несколько волновых картин.

– Смотрите, вот эти три – определенно один и тот же человек, тут и невооруженным глазом видно, без всякой аналитики.

Парень подтаскивает картину с волнами из голосового сообщения к остальным примерам речи Ханны.

– А вот ваша запись. Как я и сказал, четырнадцати слов не хватает, чтобы точно сказать: «Это она», но я думаю, так и есть.

– Значит, в шесть пятьдесят Ханна еще была жива и находилась в своей квартире на Кресент-сквер?

– Похоже на то, – аналитик кивает.

* * *

– Куинн, это я, – запыхавшись, говорит Гислингхэм. Слышен шум дороги.

– Где ты?

– Хай-стрит. Ехал из Коули, и вдруг показалось, что увидел Пиппу Уокер. По крайней мере, была чертовски похожа.

Куинн с силой сжимает телефон.

– Где? Где ты ее видел?

– На автобусной остановке у Куинс-лейн. Я сейчас тут, свернул на первом же развороте, но ее уже нет.

– У нее были с собой сумки или чемодан?

– Вроде ничего такого. Только обычный пакет.

– Будем надеяться, что она все еще в Оксфорде.

– Постараюсь достать записи с камер наблюдения. Сможем увидеть, на какой автобус она села.

– Спасибо, дружище. Я твой должник.

– Ага, – утомленно отвечает Гислингхэм. – Знаю.