Покойный не умер

17 марта 1883 года. Когда Фридрих Энгельс, а с ним одиннадцать человек, четверо из которых несли гроб, завернули за угол, из-за свежего земляного холмика с торчащей в нем лопатой могильщика и серого надгробия рядом выглянула роскошная лисица. Заметив процессию, она отбежала на несколько метров, остановилась и оглянулась, сверкнув горящими глазами. Затем исчезла. Только пушистый огненно-красный хвост со светлым кончиком, бодро виляя, еще мелькал в море могил.

Суббота, когда Карл Маркс упокоился на лондонском Хайгейтском кладбище в могиле, где пятнадцать месяцев назад похоронили его Женни, выдалась ветреной.

Вильгельм Либкнехт и зять Маркса Эвелинг несли венки с красными лентами, трепыхавшимися на ветру, почему надписи читались с большим трудом, приходилось выворачивать голову. «Последний привет верному другу пролетариата!» «Великому социалисту, нашему учителю».

Энгельс обнажил голову, подошел к гробу и, переминая поля шляпы, заговорил:

– Дорогие друзья. – И умолк, как будто забыл, что надо сказать речь. Вид у него был жалкий. Он пару раз прокашлялся и начал еще раз: – Человечество стало короче на голову. Причем самую светлую из тех, какими оно располагало в наше время. Четырнадцатого марта без четверти три пополудни перестал мыслить величайший из современных мыслителей. Его оставили одного всего на две минуты; войдя в комнату, мы нашли его в кресле спокойно уснувшим, но уже навеки.

Энгельс опять умолк. Нижняя губа у него тряслась. Он старался не смотреть на дочь Маркса Элеонору, которая, плача, держала под руку своего мужа, смотревшего холодным взглядом.

– Маркс был прежде всего революционер. Ниспровержение капиталистического общества, дело освобождения пролетариата – вот что являлось истинным его призванием. Он жил борьбой! И боролся с такой страстью, с таким упорством, с таким успехом, как немногие.

Энгельс содрогнулся всем телом, словно и в нем стихия борьбы вдруг победила скорбь.

– Поэтому покойного при жизни так ненавидели и так любили. Ненавидели угнетатели и эксплуататоры, любили угнетаемые и эксплуатируемые, стоило им осознать свое положение.

Энгельс потерял нить и, уставившись на гроб, продолжил после продолжительной паузы:

– Сколько раз Карл мерил шагами свой кабинет на Мейтленд-Парк-роуд? Не знаю. Неисчислимо! Особенно по ночам. Наша любимая Ленхен… – Энгельс поискал ее взгляд. – Ленхен Демут, которую сейчас нужно поблагодарить за ее самоотверженный труд, да, Ленхен немало настрадалась от физического резонанса работы Карла. Потому что кухня и ее комната находятся под его кабинетом, и от веса нашего крупного, тяжелого Мавра потолочные балки раскачивались, как качели.

Энгельс улыбнулся. Элеонора кивнула и посмотрела на сестру Лауру, неподвижную, с окаменевшим лицом, взгляд которой был прикован к гробу. Элеонора вспомнила, как они с Лаурой любили это раскачивание, дотягивавшееся и до их кроватей. Девочкам нравилось думать, что отец в соседней комнате, спасая мир от зла, убаюкивает дочерей.

– Ленхен, без тебя Мавр и его родные погибли бы уже несколько десятков лет назад. Каждый день ты приносила в дом немного удачи и тепла.

Растроганная Ленхен кивнула. Она не думала, что здесь будут говорить о ней.

– Я нередко имел честь ходить по кабинету вместе с ним. Мы наливали себе по коньяку и ходили от двери к окну и обратно. Маршрут, замечу, ограничивался красным ковром, пережившим столько переездов.

Раздраженный Либкнехт с нетерпением ждал, когда Энгельс, вместо того чтобы топтаться на старом ковре, перейдет к сути коммунистического учения.

– Во время ходьбы я как мог излагал актуальные биржевые сводки, и мы делали выводы. Дорогие друзья, кто из вас не видел дыр, протертых в ковре на обоих концах? Потому что каждый раз, дойдя до края, мы разворачивались на каблуках.

Улыбка промелькнула по лицу Беккета. Он так и не осмелился спросить Маркса о вытертой тропинке. Доктор внимательно слушал Энгельса, поскольку у него еще не сложилось представление о компаньоне своего пациента. Он знал только, что тот оплачивал его врачебные счета. И что заключил с Марксом сделку насчет сына Ленхен.

– Не будет преувеличением считать эти прогулки в кабинете мыслителя символом. Поскольку скоро коммунисты пойдут по улицам. – Энгельс замолчал, чтобы перевести дух. – Когда Мавр позволял гостю сопровождать его во время хождения по старому ковру, это являлось его высшей наградой, и удостоенные такой чести с гордостью присоединялись к нему.

Тут Либкнехт кивнул, ему опять начинала нравиться речь.

– Гуляя с кем-то по ковру, Мавр меньше страдал от одиночества. Я имею в виду не только его огромную историческую задачу. Нет. Я также и о меланхолии, с которой приходится бороться многим изгнанникам. Карл был оторван от родины, лишен языка, его по пятам преследовали прусские шпионы. Не говоря уже о том, что наш друг стал жертвой чудовищной лондонской погоды, непереносимой для человека, родившегося на Мозеле.

Лаура больше не могла сдерживать слезы.

– Дорогие друзья, я рад, что в его последний день мы успели открыть красивую коробку с лучшими кубинскими сигарами. Поскольку мрачность, регулярно нападавшую на него как коварный зверь, Карл предпочитал встречать с сигарой в руке. Вдохнув запах табака, Мавр за пару часов до смерти в последний раз ободрился.

Энгельс перевел извиняющийся взгляд на доктора Беккета.

– Но страдания ему причиняли не только болезни и изгнание. Со смертью Женни у него отняли самое важное и дорогое. С тех пор он ни секунды не был прежним.

Энгельс посмотрел в записи, он давно уже от них отклонился. Наверно, не стоило пить коньяк. Он вернулся к наброскам, и голос стал громче.

– Подобно тому, как Дарвин открыл закон развития органического мира, Маркс открыл закон развития человеческой истории. Тот факт, что, прежде чем заниматься политикой, наукой и искусством, люди в первую очередь должны быть сыты, напоены, иметь жилье и одежду; что, следовательно, уровень экономики общества является тем фундаментом, на котором развиваются государство, право, искусство и даже религиозные представления. Они являются надстройкой на материальном фундаменте, а не наоборот, как нам внушали до сих пор.

Эвелинг кивнул и решил попросить у Энгельса рукопись его речи. В ней содержались фразы, могущие понадобиться ему для книги «Маркс для студентов», которую он так пока и не закончил. Воинственный взгляд Либкнехта также свидетельствовал о согласии.

– Естествознание Дарвина убило Бога. Социальное учение Маркса убило капитализм. Дарвин объясняет, как в процессе борьбы за существование возникают виды животных и растений. Маркс объясняет, как в результате борьбы человека за существование возникают различные виды обществ. Ручная мельница создает феодальное общество, паровая – промышленно-капиталистическое.

Голос гремел. Опасаясь, что Энгельс увязнет в теоретических рассуждениях, Ленхен отвлеклась. Она