– Что скажешь об отце настоятеле? – спросил Загорский у Ганцзалина, когда аудиенция закончилась.

Ганцзалин был задумчив.

– Не знаю, – сказал он. – Смешанные чувства. Говорится все правильно и даже, кажется, правильно все делается, а чувства смешанные.

Загорский заметил, что это потому, что Ганцзалин – хуэй и у него совсем другие представления о мире. Помощник покачал головой: представления тут ни при чем.

– Может ли быть, что все религии – это лишь мошенничество? – спросил Ганцзалин. – Или правда были они когда-то словом Божиим/ и только потом дурные люди сделали их средством надувательства и обмана?

Загорский рассеянно отвечал, что есть вопросы, которые каждый вынужден решать для себя сам. А им сейчас надо бы подумать о том, как быть дальше. Кони для дальнейшего путешествия у них есть, но нет ни денег, ни оружия. Едва ли монахи поделятся с ними и тем, и этим. У Ганцзалина на этот счет было свое мнение – они на территории брата Цзяньяна, который все устроит наилучшим образом. Загорский, поразмыслив чуть-чуть, согласился с ним. Было решено в этих сложных вопросах целиком положиться на Цзяньяна-гоче.

Вечером Нестор Васильевич никак не мог уснуть. Не помогла даже медитация, ему все казалось, что до него доносятся жалобные крики и стоны. Наконец он не выдержал, встал и проскользнул в келью Ганцзалина. Тот проснулся мгновенно.

– Ты ничего не слышишь? – спросил Загорский.

Помощник прислушался и сказал, что все тихо. Загорский поморщился.

– Ладно, – сказал он, – спи.

И выскользнул из кельи. Но не стал возвращаться к себе, а спустился вниз во внутренний двор монастыря. Здесь было темно и пустынно, однако, как показалось Загорскому, стоны усилились. Он пошел на звук и на заднем дворе обнаружил глубокую яму, из которой исходили стенания. Нестор Васильевич заглянул внутрь и при слабом свете луны увидел, что в яме кто-то копошится.

– Эй, – тихо окликнул он по-китайски, – кто здесь?

В яме на миг затихло, потом оттуда раздались негромкие сдавленные голоса. Говорили по-тибетски, и Нестор Васильевич ничего не понял.

– Я не понимаю, – сказал он на китайском. – Есть тут кто-то, кто знает язык Поднебесной?

Несколько секунд внизу стояла тишина, потом какая-то темная тень зашевелилась в яме.

– Я знаю, – раздался голос из темноты и заговорил быстро, словно боясь, что его вот-вот прервут. – Господин, мы пленники. Нас держат здесь против нашей воли, мы хотим выбраться…

Голос внезапно умолк. За спиной Загорского раздалось покашливание. Нестор Васильевич быстро обернулся и увидел мощную фигуру охранника Тобгяла, сопровождаемого двумя монахами.

– Не спится? – добродушно проговорил Тобгял по-китайски. Его оскаленные в улыбке зубы под лунным светом смотрелись страшновато.

– Да, вышел погулять, – отвечал Загорский.

– Гулять ночью опасно, – заметил Тобгял. – Ночью власть демонов усиливается, под луной рыщут злые духи и лихие люди. Идемте-ка, я провожу вас до кельи, чтобы вы не заблудились и не случилось какой-нибудь беды.

Загорскому ничего не оставалось, как пойти прочь от ямы. За ним топали монахи-охранники.

– А что за люди сидят там, внизу? – как бы невзначай полюбопытствовал гость.

– Это должники монастыря, – отвечал монах. – Они будут жить у нас, пока не отработают долг.

Больше Загорский ни о чем не спрашивал. Он вернулся в свою келью, лег и тут же уснул.

Ему приснился странный сон. Он увидел большую комнату с белеными стенами, в комнате этой было какое-то количество людей, которые занимались своими делами: ходили, разговаривали, о чем-то думали, просто развлекались. В комнате не было никаких предметов, только белые стены и люди. Единственная вещь, которая имелась в комнате – совсем простой деревянный стул, на котором, запрокинув голову, полулежа сидел какой-то человек. Человек этот по виду не отличался ничем от других, кроме одного – у него были закрыты глаза.

Сначала Загорскому показалось, что человек этот просто спит. Но потом он заметил, что между ним и остальными людьми в комнате была какая-то невидимая, но чрезвычайно крепкая связь.

Время от времени, не открывая глаз, человек на стуле вдруг вздрагивал или выгибался – и все люди в комнате начинали корчиться в ужасных муках. Одни валились наземь и катались по полу, другие дрожали, третьи хватались за голову и беззвучно кричали. В эти мгновения комната наполнялась чудовищными страданиями, которым, казалось, не будет конца и краю.

Но потом человек на стуле расслаблялся, и все ненадолго успокаивалось. Затем ему снова что-то снилось – и снова вокруг него начинался ад и скрежет зубовный. Во время очередного приступа какой-то решительный молодой господин прорвался сквозь невидимую стену, окружавшую сновидца, и попытался ударить того, чтобы прервать его кошмары. Но от спящего врага изошла вдруг невидимая волна. Едва она коснулась бунтаря, тот вздрогнул и упал на пол. Тело его лежало теперь тонкое и пустое, словно сброшенная одежда, и лишено было не только души, но самой человеческой сути. А люди вокруг продолжали корчиться от боли, они даже не заметили героической попытки их спасти…

– И когда я смотрел на это, мне вдруг стало совершенно ясно, что сновидец – это князь мира сего: Сатана или какой-то чудовищный демон, посредством своих снов управляющий человечеством и раз за разом погружающий его в кошмарную тьму страданий и страхов, – говорил Нестор Васильевич Ганцзалину.

Цзяньян-гоче, сидевший тут же, хмуро покачал головой.

– Это вещий сон, – сказал он, – он что-то значит. Надо обратиться к настоятелю за толкованием.

Загорский улыбнулся.

– Ты полагаешь, у настоятеля нет других занятий, кроме как разгадывать сны проезжих иностранцев?

Но карлик стоял на своем – сон вещий, его нужно истолковать.

Как ни странно, настоятель сном заинтересовался.

– Скажите, а раньше вам снились подобные сны? – спросил он.

Нестор Васильевич пожал плечами: не припомню, да я и не коллекционирую снов.

– Сам по себе сон ничего особенного не представляет, – размышлял настоятель. – Можно предположить, что человек на стуле – это демон Мара, погружающий человечество в страшные и чудовищные сны, от которых Будда пытается их пробудить. Однако почему Мара приснился вам именно здесь? Возможно, речь идет о каких-то конкретных обстоятельствах. Вы ведь знаете, что наши монастыри постоянно атакуются чрезвычайно мощной дьявольской силой?

Загорский покачал головой – он не знал этого.

– Наш пятый далай-лама, Нгава́нг Лобса́нг Гьяцо, был великим реформатором. По этой причине он когда-то обрел страшного врага. Это был очень могущественный лама, которому не нравились нововведения Великого пятого. Он объявил Лобсангу Гьяцо войну, проклял его и покончил жизнь самоубийством, пообещав переродиться мстительным демоном, чтобы преследовать все будущие воплощения далай-ламы. Зовут этого демона Дорджé Шугдэ́н. Все наши верховные иерархи и вся монашеская братия ведут с этим демоном тяжелейшую борьбу, которая не останавливается ни на миг…Настоятель умолк и тяжело задумался о чем-то. Потом посмотрел на Загорского, и взгляд его просветлел.