«Я родом из Ганновера. Учился в той же самой школе, что и капитан Крауль. Мы с нескрываемым удовольствием болтали с ним о наших учителях. Оказывается, они сохранили прозвища, что у них были раньше! Сначала я хотел стать ветеринаром, однако еще мальчишкой я очень много мастерил, что занимало почти все мое время. Это вполне устраивало моего отца… Позже в знак благодарности за это я привозил ему из Бразилии тонкие сигары — «Мини-строс». Он позволял себе курить только тогда, когда приходили гости… Они, конечно же, сразу же набрасывались с расспросами: «Откуда они у вас?» А он не без гордости говорил в ответ: «Мне их всегда приносит мой сын!»

Ремесленное образование я получил на имперской железной дороге, затем в техническом государственном училище в Бремене и в Ганновере. С 1931 года я хожу в море. Тогда морское судоходство пребывало в кризисе… Но мы никогда не были ни у кого на иждивении! Позже на «Новой скале» мы ходили в Персию, Индию и Бирму. В это время «Швабию» только пробовали для трансатлантических рейсов. Я поднялся на ее борт в Батерсте. Тогда меня могли принять за пассажира 1-го класса. У меня был шикарный костюм и беззаботное выражение лица. На самом же деле мне предстояло ремонтировать и обслуживать лебедки! Весной 1938 года меня приняли в Бремене на завод «Атлас», где я стал инженером-монтажником по обслуживанию звуковой и радиоаппаратуры. В этом качестве я и пребываю сейчас на борту «Швабии»».

В этот момент в дверь заглядывает 4-й офицер, Гризар.

«Новая жертва», — хохотнул Брунс.

Гризара не приходится уговаривать слишком долго.

«Семья, из которой я происхожу, — очень приличная. Я в ней единственный, кто изменил этой традиции. Прошу вас не сообщать о нашей семейной профессии, а то пострадает репутация семьи, когда люди узнают, что я — моряк». После этого Гризар излагает основные вехи своей биографии. На самом деле Гризар только на словах стесняется профессии моряка. В действительности же он является им душой и телом, что в данном случае — самое важное. Уже в 17 лет он устроился юнгой на учебный корабль «Германия». Он уже тогда был исполинского роста — 215 сантиметров. Ему требовалось вдвое меньше усилий, чтобы карабкаться по мачтам. По этой причине он очень скоро стал матросом на судне «Изар», которое ходило в Вест-Индию, Южную Америку, Восточную Азию, Австралию. Как-то он умудрился даже поймать акулу. Он был свидетелем событий в Шанхае. Затем сдал необходимые экзамены в навигационной школе. На «Швабии» Гризар впервые оказался в роли корабельного офицера.

Как говорится, Бог любит троицу! «Кунце, не уделите ли вы мне несколько минут вашего драгоценнейшего времени? Что? Побыстрее начинать?» Кунце рассказывает, я спешно записываю.

Он был уроженцем Берлина. И, как все берлинские мальчишки, мог видеть море только во время редких поездок. Поначалу он хотел стать столяром, для чего даже посещал ремесленную школу. Там у него появились первые настоящие друзья. После окончания школы он направился в Финкенвердер, чтобы устроиться на рыболовное судно. Позже на пароходе компании «Хапаг» он направился в Буэнос-Айрес. В то время там стояли «Фрам» Амундсена и «Германия» Вильгельма Фильхнера. На «Германии» как раз заболел матрос, и ему срочно искали замену. В этот момент под руку подвернулся Кунце, и его взяли на корабль. Так внезапно для себя он стал участником экспедиции, которая направлялась к Южному полюсу. После Южной Джорджии корабль оказался в море Уэдделла, где замерз во льдах. С марта по ноябрь 1912 года ему удалось пройти приблизительно 1200 миль по самому опасному из морей мира. Вернувшись назад, Кунце поступил в штурманскую школу. После этого он на лихтере, который следовал за большим кораблем, доставлял уголь в Рио-Гранде. Когда разгружали уголь, как раз началась мировая война. С «полученным приказом» он продолжил свой путь. Часть команды, в том числе Кунце, была принята на борт «Карлсруэ». Кунце помогал торпедировать 17 кораблей. Последним был американский «Ван Дик». «На нашем борту была певица, которая непременно хотела взять с собой свой концертный рояль. В итоге она все-таки получила разрешение от 1-го офицера, и инструмент находился в трюме «Карлсруэ»». Между тем на борту корабля находилось 600 пассажиров. Он навсегда запомнил 4 ноября 1914 года. Был день отдыха, играла музыка… Внезапно в средней части корабля рвануло мощное пламя… это взорвалась собственная торпеда! Когда Кунце очнулся, то обнаружил себя в бразильском госпитале. Поначалу его принимали за англичанина, а потому с ним обходились даже очень хорошо. Когда же выяснилось, что он немец, то Кунце направили в тюрьму. Он сбежал из нее во время одной из прогулок. Оказавшись в Рио, он перебивался различными работами. Тогда же он сочетался браком. Жизнь была с ним сурова. Он оказывался то на самом верху, то на самом дне. С большим трудом созданная им фирма обанкротилась. Когда умерли его жена и дети, Кунце решил вернуться в Германию. Теперь он ходил на различных кораблях. В конце концов он оказался на «Швабии», чтобы еще раз направиться к Южному полюсу.

То, что начиналось с колкостей и шуточек, теперь обрело формы самого лучшего товарищества и важнейшего сотрудничества. Речь идет об эхолоте. Мы ежедневно (даже в ночное время) должны были замерять при его помощи глубину морского дна. Делалось это обычно каждые полчаса, но иногда значительно чаще. Это входило в обязанности ученых. Но поскольку ученых мужей явно не хватало для этой работы, то на пути к Южному полюсу в этой рутинной деятельности нам помогали оба летчика. Это был очень благородный поступок с их стороны, за что им огромное спасибо.

Едва ли стоило ожидать, что Ширмахер, слывший острословом и любителем крепких словечек, беззвучно и без каких-либо язвительных замечаний примется за эту работу. Он уже не раз иронизировал по поводу изрядно его забавлявших методов научных исследований. На обратном пути ото льдов к Кейптауну, когда мы запросили в помощь одного или двух сотрудников на эхолот, чтобы тем самым оказать поддержку науке посредством нажимания два раз в час на кнопку, нас ожидал сюрприз. Сотрудники «Люфтганзы» согласились полностью взять на себя работу с эхолотом вплоть до Кейптауна!

«Дорогая Люфтганза! Иногда мы себе позволяли вольность злословить в Ваш адрес. Иногда наши взаимные отношения накалялись до предела, так как нам казалось, что Ваш летный «мирок» был слишком обособленным в нашем корабельном государстве. Однако теперь мы имеем возможность убедиться в том, что в принципе все обстояло не так уже плохо, как нам могло показаться. Ваши парни готовы полностью выкладываться там, где необходимо проявить себя настоящему мужчине.

Мы были несказанно рады новым сотрудникам, обслуживающим эхолот, так как до Кейптауна мы были связаны по рукам и ногам. При первой же возможности мы должны были направить почтой в Берлин предварительные итоги наших научных исследований. Из кают ученых непрерывным потоком понесся стрекот пишущих машинок, а также шорох откидываемых листов бумаги. К каждому из сообщений предполагалось составить отдельную карту.

На горизонте показалось норвежское судно. На нем наверняка также взирают на нас, так как для них это мы появились на горизонте. Судя по всему, мы их интересуем гораздо больше, нежели они нас. Не самым любезным образом норвежцы встают на пути следования «Швабии», что можно рассматривать в качестве действий, враждебных по отношению к Германии. Очевидно, наша экспедиция рассматривается скандинавами как весьма сомнительная.