Оставалось только следить за событиями в коммунальной квартире, которые вяло развивались. Соседи продолжали сосуществовать рядом.

Институт готовился к приёму французской делегации. Накануне строители отремонтировали фасад здания, покрасили полы в коридорах и сверх программы вылили оставшуюся трёхлитровую банку краски на ручку входной двери. За ночь выкрашенные полы не успели высохнуть и к началу рабочего дня у входа в институт стали собираться сотрудники, которые никак не решались войти в помещение. Умники, топчась на ступеньках, советовали положить в коридоре мокрые тряпки, на них сверху доски и по ним осторожно добраться до рабочих мест. Противники уверяли, что из этой затеи вряд ли получится что-либо путное, поскольку, наверняка, найдётся какой-нибудь бедолага, который обязательно оступится, перемажется, а заодно испортит наведённую красоту. Более осторожные, образовав отдельно стоящую группку, посмеиваясь, рассуждали, что торопиться некуда: мол, барин, приедет и всех рассудит. На горизонте появился Невыездной, который не собирался останавливаться и вступать с собравшимися в дискуссию. Чуть свысока, задрав голову, с высоты двухметрового роста, он походя небрежно скривил рот:

– Что тут у вас опять?

– Полы в коридоре института не успели просохнуть. Ждём-ссс,– хором пояснили сотрудники, сгрудившиеся перед входной дверью.

Невыездной бодро поднялся по ступенькам и решительно направился к входу. Ему не пришлось протискиваться сквозь толпу. Люди, расступаясь перед ним, беспрепятственно пропустили его к заветной двери.

– Вы можете ждать, а мне надо работать,– сказал он с ухмылочкой в сторону остолбеневшей аудитории, раскачивающейся, как студень, из стороны в сторону и остававшейся в то же время на одном месте.

Невыездной прикоснулся к ручке входной двери и, почувствовав мокрую слизь краски, тряхнул кистью руки, стараясь избавиться от налипшей грязи.

– Грязь-это вещество, лежащее не на своем месте,– указывая на краску на ладони, сделал он новое открытие.

Обескураженные сотрудники, стоявшие где-то там, внизу, на выщербленных асфальтированных подмостках, вынуждены были внимать умным речам и согласиться с замечанием. Энергичное встряхивание руки не принесло Семе желаемого результата. Вымазанная ладонь и пальцы не стали чище. Возмущенно скривив рот, он с силой схватился за ручку, и потащил тяжёлую дверь на себя. Не оглядываясь, вошел в здание и устремился по безлюдному коридору, оставляя следы рифлёных подошв туристических ботинок сорок пятого размера, прилипающих к полу. Несколько смельчаков последовали за первопроходцем, отдавая должное пионеру пенсионного возраста. Минутой позже к подъезду подъехала машина директора, к которой повернул голову хвост толпы, сгруппировавшейся у входа. Люди застыли в ожидании руководителя. Крайне удивлённый скоплением сотрудников Виктор Иванович с досадой хлопнул дверцей автомашины. Второпях приблизившийся к нему заместитель директора, стараясь выглядеть солидно, доложил о случившимся. В ответ сотрудники института получили долгожданное разрешение осторожно добраться до рабочих мест по коридору по наспех уложенным на мокрые тряпки доскам. Откуда-то появились деревянные настилы, укладываемые на выкрашенный пол поверх материи. Перепрыгивая, как в цирке, с одной доски на другую, директор на ходу выслушивал чёткий отчёт с комментариями об утреннем недоразумении, связанным с Невыездным, которого в пылу гнева обозвали интеллигентным хулиганом. Виктор Иванович громогласно пообещал разобраться с хулиганом. Прыгающая почти в полном составе бухгалтерия, любящая позубоскалить, услышав кличку, приклеенную к Семёну Михайловичу, заржала от удовольствия и с калькулятором в руках подсчитала предварительную сумму нанесённого ущерба.

При подходе к приёмной, как по мановению волшебной палочки, сопровождающая свита рассыпалась. В кабинет директор вошёл один.Поступью хозяина он прошёл вдоль длинного покрытого добротным зелёным сукном стола для заседаний и приставленных к нему по обе стороны стульями. Обогнул примыкающий двухтумбовый стол и плюхнулся, как взрослый седой мальчишка, в видавшее виды крутящееся кресло, принявшее форму его тела. Покрутившись, директор огляделся. Ему захотелось побыть одному, забыть тревожное начало дня и почувствовать тишину кабинета, сходную с тишиной, какую он испытывал в детстве, когда родители уходили на работу, а он, оставшись один, расправлял плечи, чувствуя простор и умиротворение. Знакомые предметы стояли на привычных местах. За Т-образным громадным столом на стене, рядом с входной дверью, располагалась карта мира, символизирующая поле битвы, с центром в виде института, откуда тянулись жирные цветные линии, как лучи, исходящие от солнца и заканчивающиеся завоёванными флажками. За спиной на стене висел, выполненный из мозаики, портрет вождя. В углу обосновался габаритный сейф. Справа стену прикрывали платяной шкаф, секретер и книжная полка с технической литературой. Через окна слева просматривалась запредельная территория, примыкающая к институту. Знакомая обстановка располагала к размышлениям. Вдыхая чистый воздух, льющийся из открытого окна, директор обдумывал дальнейшие шаги. Мысли сами собой привели именно к тому, что волновало в наибольшей степени, а именно к Невыездному, который также сидел в своём кабинете, заваленном книгами, и неотрывно смотрел вдаль через окно, прекрасно сознавая, что совершил не совсем благовидный поступок. Стёкла окон не являлись причиной, чтобы сидящие в разных комнатах мудрецы не смогли через воздух, объединяющий их в пространстве, поговорить начистоту. Оба понимали, что заочный разговор более действенен, чем очная встреча. Директор усмехнулся, вспомнив о своём обещании разобраться с Семёном Михайловичем, как с мальчишкой, за следы ботинок, оставленных на свежевыкрашенном полу. В действительности, он не собирался отчитывать маститого учёного, догадываясь о бесперспективности обещания, данного бухгалтерии. Предыдущие баталии, в которых пришлось столкнуться с Невыездным, показали, что он ничего не слышит, когда не хочет слушать и, выслушав замечания в свой адрес и досадно покачав головой, перевернёт содержимое с ног на голову и настоит на своём. Сколько бы не говорили ему А, он будет говорить Б. Виктор Иванович не собирался участвовать в беседе, напоминающей диалог двух, не слушающих друг друга поэтов, которые поочерёдно читают свои стихи. Изобретенная Семеном Михайловичем игра, предназначенная для внутреннего пользования и проходимая под кодовым названием «Патефон», не раз с успехом использовалась им. Она заключалась в том, что после вежливого выслушивания обвинения, оппоненту предлагалось прослушать другую сторону пластинки, включаемой Семой. Бесконечный процесс переворачивания пластинки ещё никому не удавалось остановить. Многие, предвидя затяжной характер бессмысленного спора, считали, что лучше совсем его не начинать.

Директор терялся в догадках, что толкнуло Невыездного на утреннюю выходку: мелкая пакость или не зарубцевавшаяся глубокая обида. Негодование могло таить непредсказуемое извержение негативизма, как вулкана. Причиной выхода стресса мог послужить и скрытый протест против необоснованного отношения, длящегося на протяжении всей жизни, а мог быть ответом на необоснованное закрытие темы «регенерация мочи», разрабатываемое им в течение двух лет, которая неожиданно приобрела государственную важность. Невыездному цивилизованно предложили продолжить работу над старой темой под грифом секретности, с измененным названием: «Оборотное водоснабжение для космонавтов на орбитальных станциях», на что он, как и предполагалось, не согласился и заявил, что не работает над закрытыми темами. Директор с легкостью подписал приказ о передаче тематики в «почтовый ящик» и пригласил коллегу на дружескую беседу. В порыве благосклонности он посоветовал Невыездному стать более покладистым, объяснив, что при наличии иной биографии, тот давно мог стать академиком и сидеть в его кресле. Трудно было ожидать подобных заключений от директора, для которого собственная карьера имела существенное значение. К счастью, Виктор Иванович во время остановил себя и порадовался, что происходит приватная беседа и его никто не подслушивает. Он порылся в бумагах и отыскал заявление Невыездного на командировку в Ташкент, куда, судя по газетам, намечался выезд правительственной делегации, и, на всякий случай, росчерком пера отменил уже подписанное заявление. Лучше задержать командировку на несколько дней, подумал директор, а то будешь потом кусать себе локти. Если пути Невыездного и правительства пересекутся, то, не дай Бог, учёный с его непосредственностью, собрав в кружок государственных мужей, начнёт красноречиво и просто говорить о своих достижениях и о том, что может спасти человечество от холеры. Премьер-министр поймет суть, и, удостоверившись в достоверности слов и дел, присвоит ему звание Героя. Тогда Семен Михайлович совсем станет неуправляемым. Уж лучше пусть по утрам ходит босиком по свежевыкрашенному коридору института под моим присмотром, успокоился директор. Ход собственных мыслей ему очень понравился. Ситуация выглядела несколько неправдоподобной, но зато, отнюдь, не лишённой здравого смысла. Привыкнув держать ситуацию под контролем, директор осознал, что любой проступок не должен оставаться безнаказанным. Он знал и другое: нет правил без исключений, которое как раз касалось Невыездного, оставившего следы туристических ботинок сорок пятого размера на не до конца высохшем полу. Получалось, что он выходил из воды сухим.