– В таком случае я вдвойне рад твоей компании. – Он хитро улыбнулся. – Думаю, у тебя есть свой интерес в том, чтобы я целым и невредимым добрался до Венеции.

Эцио улыбнулся, но не ответил.

– Смотрю, ты продолжаешь возиться с тем диковинным сооружением, – сказал он.

– С каким?

– Ты знаешь с каким.

– Ах, с этим… Так, ничего особенного… Забава от скуки. Но оставить ее во Флоренции я не смог.

– Скажи, а что это такое?

Леонардо пожал плечами:

– Вообще-то, я не люблю говорить о незаконченных замыслах…

– Леонардо! Ты убедился, что можешь мне доверять, – сказал Эцио и уже шепотом добавил: – Я рассказал тебе немало секретов.

Художник боролся со своей всегдашней скрытностью, однако на этот раз сделал исключение:

– Хорошо, но ты должен пообещать, что никому об этом не будешь рассказывать.

– Promesso[88].

– Тебя все равно сочтут за сумасшедшего, если ты проболтаешься. – Голос Леонардо зазвучал взволнованнее. – Мне кажется, я придумал устройство, с помощью которого человек может летать!

Эцио недоверчиво посмотрел на художника и засмеялся, решив, что Леонардо шутит.

– Придет время, когда тебе эта мысль не покажется такой уж смешной, – убежденно заявил да Винчи.

Он переменил тему и заговорил о «светлейшей» Венеции. Единственная из всех итальянских городов, она больше смотрела на восток, чем на запад. Отчасти это объяснялось торговыми интересами, отчасти – близким соседством с оттоманскими турками, захватившими половину северного побережья Адриатики. Леонардо говорил о красоте и вероломстве Венеции, где стяжательство у людей в крови. Он восхищался ее ricchezze[89]. Потом заговорил о странном устройстве самого города, возникшего на болотистых землях лагуны. Великолепные палаццо и убогие лачуги держались на сотнях тысяч крепких деревянных свай, а знаменитые каналы были не столько украшением города, сколько суровой необходимостью. Леонардо восхищала неукротимая независимость венецианцев и их политическое могущество. Почти триста лет назад, во времена Крестовых походов, тогдашний венецианский дож Энрико Дандоло сумел заставить крестоносцев двинуться на Константинополь вместо Святой земли. Это устранило торговое и военное соперничество между Венецией и Византийской империей, поставив последнюю на колени. Все больше увлекаясь, Леонардо говорил о черных водах лагуны, хранящих немало тайн; о залитых огнями дворцах, о странном диалекте венецианцев, отличающемся от итальянского языка. Он говорил об удивительной тишине над утренними каналами. Его восхищало великолепие венецианских нарядов. Естественно, Леонардо не мог умолчать о венецианских художниках. Он жаждал познакомиться с Джованни Беллини, их «князем». Да Винчи мечтал услышать дивную венецианскую музыку, собственными глазами увидеть знаменитые маскарады. Помимо прочего, в этом городе, кичащемся своим богатством и роскошью, было чрезвычайно развито искусство… отравления.

– И все это я знаю только из книг, – вздохнул Леонардо. – Мне не терпится увидеть, каким все это окажется в действительности.

«А окажется оно грязным и противоречивым, как сам человек, – холодно подумал Эцио. – Города могут отличаться своей архитектурой, но люди везде одинаковы». Впрочем, эти мысли он оставил при себе, с улыбкой слушая восторженные слова друга.

Незаметно они въехали в ущелье, и теперь их голоса эхом отражались от каменистых, почти отвесных склонов. Чтобы увидеть их вершины, приходилось задирать голову. Эцио почувствовал внезапное напряжение. Двое сопровождавших их всадников уехали вперед, но в замкнутом пространстве цокот лошадиных копыт обычно бывает слышен на большом расстоянии. Эцио напрягал слух, но ничего не слышал. Ущелье наполнилось легким туманом, отчего сразу похолодало. Все это лишь усилило тревогу молодого человека. Леонардо, казалось, не замечал перемены, продолжая говорить о Венеции. Эцио увидел, что и погонщики как-то беспокойно переглядываются.

И вдруг со склона на дорогу скатились мелкие камешки. Лошадь Эцио испуганно заржала. Молодой человек запрокинул голову и сощурился. Высоко в небе висело равнодушное солнце. Оно светило прямо в глаза, мешая смотреть. Эцио удалось разглядеть лишь парящего орла.

Даже Леонардо почувствовал неладное.

– В чем дело? – шепотом спросил он.

– Мы не одни, – сказал Эцио. – Возможно, на скалах прячутся вражеские лучники.

Едва он успел это сказать, как сзади послышался громкий топот копыт. Молодой Аудиторе быстро развернул лошадь. К ним приближалось с полдюжины всадников под знаменем с красным быком на желтом щите.

– Борджиа! – пробормотал Эцио, выхватывая меч.

Арбалетная стрела со свистом ударила в борт телеги. Погонщики, бросив поводья, удирали со всех ног. Даже равнодушные волы почуяли опасность и сами, без понуканий, побрели вперед.

– Бери поводья и поезжай! – крикнул молодой человек другу. – Они охотятся за мной, а не за тобой. Что бы ни случилось, продолжай ехать и не оборачивайся!

Леонардо не спорил. Эцио поскакал навстречу всадникам. При нем был замечательный меч – один из лучших мечей Марио с прекрасно уравновешенным эфесом. Его лошадь была легче и проворнее, чем лошади противников. Но людей Борджиа защищали доспехи, что делало потайные клинки бесполезными. Пришпорив лошадь, Эцио врезался в гущу всадников. Его внезапное появление испугало двух лошадей, и те встали на дыбы. Защитный наруч на левой руке отразил немало ударов. Противников это застигло врасплох. Один удивленно разинул рот, не понимая, как такое может быть, за что тут же поплатился.

Довольно скоро Эцио сумел расправиться с четырьмя из шести нападавших. Двое уцелевших пустились наутек. Чтоб не позволить им вернуться к Родриго, молодой человек погнался за ними и убил сначала одного, а потом и другого.

Аудиторе быстро обыскал этих двоих, но ничего важного не обнаружил. Тогда он оттащил их на обочину, где забросал камнями и обломками скал. Потом вернулся туда, где валялись трупы еще четверых, и тоже убрал их с дороги. Камней не хватало, и тогда он сверху прикрыл тела ветками. К этому времени вражеские лошади, оставшиеся без всадников, унеслись неведомо куда.

Эцио снова удалось уйти от возмездия Родриго. Но он знал, что кардинал Борджиа не успокоится, пока не увидит его мертвым. Забравшись в седло, он догнал повозку. Леонардо выкрикивал имена погонщиков, но они как сквозь землю провалились. Худосочные всадники, нанятые художником, тоже бесследно исчезли.

– Я же столько денег ухлопал на повозку и волов, – ворчал Леонардо. – Вряд ли я когда-нибудь снова их увижу.

– В Венеции продашь то и другое.

– Зачем повозка и волы горожанам, которые ездят на гондолах?