спокойствия среди жителей. Критическая ситуация сложилась со сливочным маслом. «Его нет в стране, — отметил в докладе министр путей сообщения А. Ф. Трепов[513], — и только в марте получим из Сибири». А Яхонтов в скобках пометил: «3 млн вывезли в Англию»[514]. «3 млн» чего, не указал, но, вероятно, пудов. И даже если пудов, то это 48 000 т сливочного масла. Можно представить, сколько пароходов ушло с этим драгоценным для здоровья человека в тяжелое время войны грузом. Так что не золотом единым…

Итак, пока русские и японские адмиралы и офицеры поднимали тосты в честь друг друга, во Владивостокском порту шла погрузка золота. Восемь катеров челноками сновали к берегу за упаковками с золотом, которое затем поднималось на борт крейсеров. По согласованной процедуре с российской стороны в приеме-передаче золота участвовали командир порта контр-адмирал П. В. Римский-Корсаков[515] и группа чиновников Министерства финансов во главе с и. о. ревизора Особенной канцелярии по кредитной части В. В. Пемеллером[516]. Они наблюдали, как секретарь Банка Японии («Нихон гинко») Сигэя Мидзуно и его помощник Синносукэ Акияма тщательно проверяют сохранность печатей и пломб на ящиках с золотыми слитками, предназначенными для Японии. Рядом стояли консул Мотонобу Номура, командующий отрядом и командиры кораблей.

Непосредственно обязанности получения, проверки, сохранения и доставки золота на 8 млн фунтов стерлингов, направляемого в Ванкувер, возлагалась на кассиров — капитан-лейтенантов Томосукэ Муто (крейсер «Токива») и Кэмпу Оцуку (крейсер «Титосэ»)[517]. Согласно договоренности, японская сторона при отсутствии повреждений или нарушений печатей и пломб в дальнейшем не несла никакой ответственности за содержание ящиков и должна была передать английской стороне груз в таком виде, в каком он поступил на борт. Но любопытство японцев зашкаливало, и они всячески настаивали на необходимости подготовки российской стороной детальной описи-спецификации по каждой отдельной упаковке.

И вот долгожданный момент настал: на борту «Токивы» распределены по трюмам и надежно закреплены 466 ящиков, которые надлежало доставить в Канаду. Но главное — здесь же и 232 ящика, которые нужно выгрузить в Майдзуру для отправки на монетный двор в Осаке. Капитан-лейтенант Муто в который раз придирчиво проверяет все пломбы и сохранность упаковки, повторно осматривая внешне каждый ящик в штабеле. За ним неотступно следуют чиновники Министерства финансов Д. А. Магула, Н. И. Анопов и Е. А. Жихарев[518]. Именно этой тройке выпало сопровождать ценный груз в Осаку для окончательной передачи японской стороне. На борту «Титосэ» уже приняли 483 ящика, предназначенные для Канады. В. В. Пемеллеру, М. А. Тер-Асатурову и Н. А. Рождественскому[519] предстоял куда как более дальний путь — с золотом империи до Торонто.

Казалось бы, все идет по плану — можно и расслабиться. Но почему же столь заметно нервничает командир 4-го боевого отряда контр-адмирал Идэ? Еще 4 января 1916 г. он отправил морскому министру телеграмму с докладом, что к 20 часам по времени Владивостока закончена погрузка и завершена процедура приема-передачи ценного груза. Главная причина его озабоченности состояла в том, что он пообещал высокому начальству прибыть в Майдзуру к 8 часам утра 8 января 1916 г. А эти русские так медлительны и почему-то все тянут с оформлением страховки: надуманные формальности буквально приводили в бешенство пунктуального адмирала. Кэндзи Идэ даже представить себе не мог, что его попросту выставят безответственным лгуном перед министром. Тем более, как у любого успешного военачальника, недоброжелателей у него хватало. Но на дворе уже 6 января 1916 г., время завтрака, а неторопливые русские чиновники все копошатся с ворохами бумаг.

Записка Кэнго Мори заместителю управляющего Банком Англии Брайену Кокейну о доставке русского золота в Осаку. Февраль 1916. [Bank of England Archive. Russian Gold to Ottawa via Vladivostok]

Только во второй половине дня все формальности были улажены, и японские крейсеры вышли из Владивостока. Идэ приказал поднять сигнал: полный ход. Он дал слово, и он его сдержит. Его не волновало, что для этого должны сделать механики и машинисты: им приказали выжать из машин все.

В 11 часов 8 января 1916 г. контр-адмирал Идэ подписал телеграфное донесение морскому министру: «В 10 часов утра 232 ящика ценного груза благополучно выгрузил на берег». А в 15 часов командир военно-морского района Майдзуру отправил в тот же адрес телеграмму: «Ценный груз, находившийся на борту „Токивы“, благополучно выгружен на берег, погружен на поезд и сейчас под охраной отряда морской пехоты следует в пункт назначения». «Токива» и «Титосэ» незамедлительно вышли из Майдзуру[520].

А в тот же день (6 января 1916 г.), когда не особо избалованные в последние годы интересными зрелищами жители Владивостока наблюдали со всех окрестных сопок, как японские крейсеры покидают порт, в Банк Англии поступило письмо с приложенным к нему чеком управляющего Лондонским отделением «Йокогама спеши банка»[521] K. Тацуми, в котором указывалось, что банк уполномочен по поручению императорского правительства Японии «передать вам сумму в 2 000 245 ф. ст. в качестве примерного платежа за 232 ящика со слитками золота, полученные во Владивостоке»[522].

Учитывая разницу во времени, могу предположить, что к тому моменту финансовому уполномоченному императорского правительства Японии в Лондоне Кэнго Мори было известно о заключении специалистов «Нихон гинко». Как зафиксировали последние в своем протоколе, «японская доля в этой партии золота составляет 232 ящика слитков стоимостью на сумму 2 000 245 ф. ст., а английская — 949 ящиков слитков стоимостью на сумму 8 001 710 ф. ст. …В обоих случаях вес одного ящика равен 4 1/2 пуда. По русской системе мер 62 пуда равняются одной тонне»[523].

Не знаю, насколько точно переведены на русский записи японских банкиров, но должен признаться, что слово «доля» в их документе меня впечатлило.

А почти в это самое время в начале января 1916 г. на вокзале в Токио царило всеобщее смятение: по перрону прохаживался сам император Японии! Вопреки всем традициям протокола дворца, он лично встречал члена царской семьи, великого князя Георгия Михайловича[524], двоюродного дядю царя. После настоятельных рекомендаций российского посла в Токио великий князь прибыл в Японию по личному поручению Николая II.

Георгий Михайлович, как и было официально объявлено, принес поздравления императору Тайсё[525] по случаю интронизации. Однако реальная причина его появления в Токио заключалась в необходимости укрепить взаимное доверие между двумя странами, которое все еще сильно омрачали последствия недавней войны.

Несколько забегая вперед, отмечу, что и в России, ожидая ответного визита дяди правящего императора Ёсихито (Тайсё), принца Котохито Канъина[526], постарались не ударить в грязь лицом. Ну, изо всех сил. Настолько, что вызвали оторопь у жителей Петрограда, у которых еще были свежи