[361] Перед лицом этого стихийного вторжения бессознательного в сферу разума западного человека Шопенгауэр и Карус не имели достаточно прочной опоры для того, чтобы развивать и прилагать свои спасительные воззрения. Спасительное подчинение человека благоволящему Божеству и cordon sanitaire[263] между ним и демоном тьмы, великое наследие прошлого, Шопенгауэр так и не сумел разрушить, а Карус вообще едва ли затронул этот вопрос, во всяком случае содержательно, ибо он пытался решить исходную проблему, перемещая точку зрения от крайне самонадеянного философского подхода к психологическому. Следует закрыть глаза на его философские уловки, если мы хотим во всей полноте оценить психологическую, по сути, гипотезу Каруса. Как бы то ни было, он сделал шаг к тому выводу, о котором говорилось выше, постаравшись создать картину мира, включающую темную сторону души. Этой картине недоставало критически важных элементов, суть которых я хотел бы донести до читателя.

[362] Для этого мы должны прежде всего уяснить, что всякое знание есть результат наложения некоего порядка на реакции психической системы, проникающие в наше сознание; такой порядок отражает поведение метапсихической реальности. То есть того, что реально само по себе. Если, как принято считать сегодня, психическая система совпадает с сознательным разумом и ему тождественна, тогда мы теоретически вправе рассчитывать на познание всего, что может быть познано, всего, что лежит в пределах теории познания. Значит, не о чем беспокоиться: нас должно занимать лишь то, что интересует анатомов и физиологов, которые изучают работу глаза или органов слуха. Но если окажется, что психическое не совпадает с сознанием и, более того, функционирует бессознательно (подобным или же иным, чем его сознательная область, образом), тогда наш интерес необходимо возрастает до возбуждения. Ведь мы говорим уже не об общих эпистемологических ограничениях, а о некотором хлипком пороге, отделяющем нас от бессознательного содержания психического. Гипотеза о пороге и о бессознательном означает, что важнейший исходный материал всякого знания – психические реакции, а также, возможно, бессознательные «мысли» и «озарения» – лежит совсем рядом, «над» или «под» сознанием, всего-навсего по ту сторону «порога», но остается при этом недоступным. Нам неизвестно, как функционирует это бессознательное, но раз оно признается психической системой, то в нем, вероятно, должны присутствовать те же функции, какими наделено сознание, включая восприятие, апперцепцию, память, воображение, волю, эмоции, чувства, рефлексию, способность суждения и т. д., в сублиминальной форме[264].

[363] Здесь мы сталкиваемся с возражением Вундта, что якобы невозможно рассуждать о бессознательном «восприятии», «представлении», «чувстве», уж тем более о «волевом акте», если учесть, что ни одно из этих явлений не представимо без воспринимающего субъекта. Вдобавок идея порога предполагает способ наблюдения, выражаемый в терминах энергии, а потому получается, что осознание психических элементов существенно зависит от их интенсивности, то есть от энергии. Лишь раздражитель той или иной степени интенсивности достаточно силен для пересечения порога, и потому не без оснований можно утверждать, что другие психические элементы тоже должны обладать высоким энергетическим потенциалом для преодоления порога. При малом запасе энергии эти элементы остаются сублиминальными, подобно соответствующим чувственным восприятиям.

[364] Первое возражение, на что уже указывал Липпс, снимается в силу того факта, что психический процесс остается по существу тем же самым, не важно, «представляется» он или нет. Всякий, кто полагает, будто феномены сознания исчерпывают содержание психического, должен сделать следующий шаг и заявить, что «представления, которые нам не даны»[265], вряд ли возможно толковать как «представления». А еще следует в этом случае отрицать какое бы то ни было психическое качество во всем, что остается. Строго говоря, с этой точки зрения психическому уготовано лишь фантасмагорическое существование, что соответствует эфемерности феноменов сознания. Но данный взгляд не согласуется с повседневным опытом, который свидетельствует в пользу мнения о психической деятельности, возможной в отсутствие сознания. Идея Липпса о существовании психических процессов an sich[266] в большей мере отдает должное фактам. Я не стану тратить время и силы, доказывая все это; довольствуюсь следующим замечанием: никакой здравомыслящий человек не усомнится в наличии психических процессов у собаки, хотя ни одна собака, насколько мы знаем, никогда не выражала осознанность содержания своей психики[267].

C. Расщепленность психического

[365] Нет никаких априорных оснований предполагать, что у бессознательных процессов обязательно должен быть некий субъект, – не больше, чем оснований сомневаться в реальности психических процессов. Наверное, ситуация дополнительно осложняется, если мы допускаем наличие бессознательных волевых актов. Если речь идет не об «инстинктах» или «склонностях», а скорее об обдуманных «выборе» и «решении», характеризующих акт воления, то нет возможности пренебречь потребностью в контролирующем субъекте, которому нечто «представляется». Но тем самым мы, по определению, привносим сознание в бессознательное, пусть это лишь умозрительная операция, нисколько не смущающая патопсихолога. Последнему хорошо знакомо психическое явление, которое, похоже, вовсе неизвестно «академической» психологии; имеется в виду расщепление, или диссоциация, психического. Эта особенность проистекает из того факта, что связующее звено между различными психическими само чрезвычайно условно. Бессознательные процессы порой оказываются удивительно независимыми от опыта сознательного разума, а процессы сознательные, в свою очередь, также демонстрируют очевидную утрату связности, иначе говоря, дискретность. Всем известны нелепости, порождаемые комплексами и воспроизводимые предельно точно в ассоциативных экспериментах. Случаи двойственного сознания, которые ставил под сомнение Вундт, вполне наблюдаются в действительности, а случаи, когда не личность целиком расщепляется надвое, но когда от нее откалываются малые фрагменты, происходят гораздо чаще и являются куда более распространенными. О том свидетельствует и многовековой опыт человечества, нашедший отражение во всеобщем представлении о множестве душ в одном и том же индивидууме. Как показывает множественность психических элементов на примитивном уровне, исходным состоянием следует признать такое, в котором психические процессы связаны очень слабо и вовсе не образуют самодостаточного единства. А психиатрический опыт доказывает, что нередко требуется совсем немногое, чтобы разрушить единство сознания, столь усердно укрепляемое в ходе развития, и разложить его вновь на первоначальные элементы.

[366] Эта расщепленность позволяет также преодолеть затруднения, проистекающие из логически необходимого допущения о пороге сознания. Если правильно говорить, что сознательное содержание становится сублиминальным, следовательно, бессознательным, вследствие потери энергии и что, наоборот, бессознательные процессы обретают осознанность из-за прибытка энергии, то для отправления бессознательных волевых актов нужна энергия, которая позволила бы им достичь сознания (или по крайней мере состояния вторичного сознания, когда бессознательные процессы «представляются» сублиминальному субъекту, который выбирает и решает). Этот процесс с необходимостью должен обладать запасом энергии, достаточным для достижения сознания; иными словами, он в конечном счете должен прийти к «взрыву чувств»[268]. Если так, то возникает вопрос, почему бессознательный процесс не преодолевает порог сознания