Нравилось ли ему все это? Пайс: «Я знал его уже в старости, когда слава и известность были источником веселого удивления, а иногда и раздражения… Однако в молодости, судя по фотографиям и кинокадрам, он получал удовольствие от встреч с репортерами и восхищения публики». Чарлз Перси Сноу: «В двадцатые годы жизнь еще не совсем отрезвила его. Он… жаловался каждому и самому себе на тяжкое бремя популярности. Здесь, как я уже говорил, есть противоречие. Хотя Эйнштейн и был великим пророком, он питал слабость к фотографам и толпе. Отдельные свойства актера, довольно плохого, как-то уживались в нем с его духовным величием. Если бы он не хотел рекламы, ее бы не было». Картер и Хайфилд: «Эйнштейну нравилось внимание общества к его особе, он любил, чтобы его слушали, и резко отзывался о собственной популярности скорее всего потому, что стыдился своего тайного тщеславия». Он столько говорил, что далек от суеты жизни, и вдруг из него полезло то, о чем он, возможно, и не подозревал…

С другой стороны, свидетельства знакомых подтверждают, что его раздражала шумиха. Конрад Ваксман, знакомый архитектор: «Если кто-то появлялся на Хаберландштрассе без уведомления и его нельзя было прогнать, Эйнштейн убегал через черный ход. Мы однажды сделали это вместе. Некий журналист приехал и настаивал, что хочет взять интервью у Эйнштейна. Поскольку ему уже много раз отказывали, он сказал, что будет ждать у дверей квартиры, пока профессор не вернется домой. Эйнштейн и я сидели в библиотеке и слышали, как отчаянно г-жа Эйнштейн пыталась избавиться от этого человека. А профессор Планк договаривался о встрече в этот же день, и его, разумеется, впустили бы. Так ее ложь могла обнаружиться. Эйнштейн взял меня за руку и потащил через салон в столовую и оттуда в небольшую прихожую, выходящую на лестницу для прислуги. К счастью, эта лестница выходила не на Хаберландштрассе. Мы спустились, вышли на Хаберландштрассе и поднялись на лифте в квартиру Эйнштейна. Журналист все еще стоял у двери квартиры. Но он ждал напрасно. Эйнштейн отказал ему».

Эльза и Илзе поделили секретарские обязанности: дочь приводила в порядок архив и писала под диктовку, мать фильтровала посетителей, звонки и письма. Ее подруга Антонина Валлентен считала, что муж ведет себя с ней не совсем порядочно. Картер и Хайфилд: «Приказы избавляться от нежеланных посетителей отдавал он, а отражать их натиск ей приходилось в одиночку. Когда он хотел, он отменял распоряжения своей жены, давал непредусмотренное интервью или неожиданно принимал полученное приглашение… Жилось Эльзе нелегко, так как она стала в Берлине объектом язвительной критики. О ней злословили, говорили, что она в силу недостаточного интеллектуального развития недостойна быть спутницей Эйнштейна. Эльза никогда не претендовала на то, что понимает теорию относительности. На вопросы любопытных отвечала: „Мне не обязательно разбираться в ней, это не нужно для моего счастья“». Считалось, что по ее вине муж часто отказывает ученым, зато принимает знаменитостей — Томаса и Генриха Маннов, Чаплина; Картер и Хайфилд полагают, что «эти визиты были возможны только потому, что доставляли удовольствие самому Эйнштейну». Действительно, трудно представить, чтобы Эльза вынудила его принять кого-либо: не те у них были отношения.

Вероятно, он понимал, что бремя славы, свалившейся на него, преувеличено, и за него обществу надо платить, высказываясь по всевозможным политическим вопросам, даже если не хочется. Но пока ничего такого, что было бы «поперек души», от него не требовали: он писал о том, что война — зло, что ученые всех стран должны объединиться и простить немецких ученых, которые ни в чем не виноваты. Полю Колину, французскому пацифисту: «Трудно сказать, ваша победа или наше поражение разожгли националистические страсти, которые угрожают увековечить кровную месть меж нашими странами. Корень бедствия… в традициях, передаваемых в семьях, несмотря на флер христианской этики: насилие приносит честь и славу..»

На мирной конференции в Париже в 1919 году Палестина — территория, на которой сейчас располагаются Израиль, Палестинская автономия, Иордания и часть Саудовской Аравии, — была передана под управление Великобритании как подмандатная территория только что созданной Лиги Наций. Цель мандата — исполнение Декларации Бальфура и создание в Палестине «еврейского национального очага». С 1919 по 1923 год в Палестину прибыли 40 тысяч евреев, арабские протесты против их иммиграции привели к бунтам; в ответ была создана еврейская организация самообороны «Хагана».

Бежали евреи в основном из Восточной Европы, где им приходилось особенно худо, и не только в Палестину, но и в Германию: в 1900 году в Берлине жило 92 тысячи евреев, из них 11 тысяч беженцев, в 1935-м —172 тысячи, из них 92 тысячи беженцев. Принимали их там прескверно. В 2013 году умер столетний гауптштурмфюрер СС Прибке, перед смертью давший интервью: «Переселение евреев из Восточной Европы в Германию привело к настоящей катастрофе, вызванной огромным накоплением их капитала на протяжении немногих лет, тогда как во время Веймарской республики преобладающее большинство немецкого народа жило в ужасающей бедности». В газетах беженцев называли «паразитами», и это отношение распространялось и на «своих» евреев. 20 декабря Эйнштейн писал Эренфесту: «Антисемитизм здесь силен, а политическая реакция в полном разгаре», а 30-го опубликовал статью в «Берлинер тагеблатт»: «Почти все они [евреи из Восточной Европы] были вынуждены бежать из-за ужасных условий в Польше и искать убежище здесь, пока им не дадут возможность эмигрировать в другое место… Два года назад я жил в Швейцарии и не осознавал, что я еврей. Когда я переехал в Берлин, все изменилось… Я вижу, как в антисемитской среде безопасное существование стало для нас невозможным… А эти восточные евреи стали козлами отпущения за все беды современной немецкой политической жизни и последствия войны. Подстрекательство против этих несчастных беглецов… стало политическим оружием, использующимся каждым демагогом…»

За подстрекательством следует действие: в Берлине возникли террористическая антисемитская группа «Консул» и ряд подобных. А поскольку новую власть в России считали еврейской, «еврей» и «большевик» для правых стали синонимами. В антисемитской газете «Дер Штюрмер» вышла статья «Большевистская физика»: «Поскольку профессор Эйнштейн признан новым Коперником, многие преподаватели университетов стали его поклонниками… Что ж обвинять рабочих за то, что они следуют за Марксом, если германские профессора следуют за измышлениями Эйнштейна». Другие газеты прямо писали, что Эйнштейн большевик. Его попросту перепутали с Карлом Эйнштейном (не родственником), который жил в Брюсселе и действительно был крайне левым. 18 декабря в «Нойес Винер журнал» Эйнштейн был вынужден защищаться: «Меня изображают коммунистом и анархистом, очевидно, из-за путаницы с каким-то тезкой. Нет ничего более далекого от меня, чем анархистские идеи. Я за плановую экономику, но не всеобъемлющую. В этом смысле я социалист».

20 декабря он стал членом редколлегии журнала «Анналы математики», а 28-го Майя в сопровождении врача и медсестры привезла к нему Полину — ей стало хуже, и она хотела умереть на руках у сына. У Милевы тоже болели родители, и она уехала в Нови-Сад; Эдуард был в санатории из-за рецидива легочного заболевания, Ганс Альберт жил у Цангера. Эйнштейн усиленно звал Милеву с детьми в Германию. Он уже подобрал колледжи для обоих мальчиков. Но та не согласилась. Полина умирала; по ее просьбе ей устроили постель в кабинете сына. Как он сообщал Цангеру, «она из последних сил цепляется за жизнь, но еще красива»; Бессо писал, что из-за ее страданий совсем не может работать. К ней приглашали разных врачей, в том числе упоминавшегося Яноша Плеща, который давал ей морфий.