Если посмотреть на общество как на живое существо, становится очевидно, что лишь общество, которое является «существом для себя», способно развиваться. Общества, которые двойственны, «зеркальны», оккупированы и зависимы от общества-метрополии, развиваться не могут, потому что они находятся в состоянии отчуждения; их политическая, экономическая и культурная власть, необходимая для принятия решений, находится вне их самих, внутри общества-оккупанта. В конечном счете последнее определяет судьбу первого: простая трансформация, ведь именно их трансформация – а не развитие – служит интересам общества-метрополии.

Крайне важно видеть разницу между модернизацией и развитием. Первая, хоть и может отражаться на жизни отдельных групп, входящих в «общество-спутник», почти всегда генерируется искусственно, и пользу из нее извлекает в первую очередь общество-метрополия. Общество, которое лишь модернизируется, но не развивается, и дальше будет пребывать в зависимости от другого государства, даже если ему будут делегированы минимальные управленческие полномочия. Таков удел любого зависимого общества до тех пор, пока оно остается зависимым.

Для того чтобы определить, развивается ли то или иное общество, необходимо выйти за рамки критериев, основанных на показателях дохода «на душу населения» (которые представляются в форме статистики и вводят в заблуждение) и на изучении валового дохода. Базовый, элементарный критерий – это вопрос о том, является ли общество «существом для себя». Если нет, все остальные критерии указывают на модернизацию, а не на развитие.

Принципиальное противоречие, которым характеризуется двойственное общество, – это отношения зависимости между ним и обществом-метрополией. Как только это противоречие преодолевается, трансформация, до тех пор осуществлявшаяся через оказание «помощи», выгодной прежде всего обществу-метрополии, становится истинным развитием, выгодным для общества, «существующего для себя».

По описанным выше причинам чисто реформистские решения, которые принимаются обществами (несмотря на то что некоторые из таких реформ могут вызвать страх или даже панику со стороны более реакционно настроенных членов элиты), не помогают разрешить внешние и внутренние противоречия. Почти всегда общество-метрополия искусственно провоцирует принятие таких реформистских решений в ответ на требования исторического процесса, лишь по-новому укрепляя свою гегемонию. Общество-метрополия будто говорит: «Давайте проведем реформы, прежде чем народ начнет революцию». И чтобы достичь этой цели, обществу-метрополии ничего не остается, кроме как покорять, манипулировать, осуществлять экономическую и культурную (а иногда и военную) интервенцию в зависимое общество – интервенцию, в ходе которой лидеры элиты порабощенной страны во многом действуют как простые брокеры, работающие на лидеров общества-метрополии.

Завершая этот предварительный анализ теории антидиалогической деятельности, я бы хотел еще раз отметить, что революционные лидеры не должны использовать те же антидиалогические методы, что и угнетатели. Напротив, революционные лидеры должны идти по пути диалога и общения.

Прежде чем перейти к анализу теории диалогической деятельности, необходимо вкратце обсудить вопрос о том, как формируется группа революционных лидеров, а также о том, как это исторически и социологически сказывается на революционном процессе. Обычно лидерская группа состоит из людей, которые так или иначе принадлежали к социальному слою угнетателей. В какой-то момент своего экзистенциального опыта, в определенных исторических условиях, эти лидеры отвергают класс, к которому они раньше принадлежали, и присоединяются к угнетенным, испытывая истинную солидарность по отношению к ним (по крайней мере, на это хочется надеяться). Не важно, возникает ли это желание присоединиться как результат научного анализа реальности, но оно представляет собой (если является подлинным) акт любви и истинной преданности[187]. Присоединяясь к угнетенным, необходимо пойти к ним и начать с ними общаться. Люди должны увидеть себя в зарождающихся лидерах, а лидеры – узнать себя в людях.

Появившиеся лидеры непременно отражают конфликт с господствующей элитой, узнав о нем от угнетенных, которые, однако, могут на этом этапе не осознавать своего собственного угнетенного положения и не иметь возможности критически воспринимать свой антагонизм по отношению к угнетателям[188]. Они могут все еще находиться в состоянии, которое мы ранее назвали «слиянием» с угнетателем. И в то же время возможно, что из-за определенных объективных исторических условий они уже достигли относительно четкого восприятия своего угнетенного состояния.

В первом случае слияние (или частичное слияние) людей с угнетателем лишает их возможности (повторим мысль Фанона) обнаружить его вне их самих. Во втором случае они могут посмотреть на угнетателя со стороны и, таким образом, критически воспринять антагонизм, который характеризует их взаимоотношения с ним.

В первом случае угнетатель «квартирует» в людях, и их двойственность, которая становится результатом такого взаимодействия, вселяет в них страх свободы. Они (не без помощи угнетателя) прибегают к магическим объяснениям или ложному представлению о Боге, на которого они фаталистически перекладывают ответственность за свое угнетенное положение[189]. Очень маловероятно, что эти не доверяющие сами себе, забитые, отчаявшиеся люди станут сами стремиться к освобождению, ведь это акт неповиновения, который может представляться им ослушанием и несоблюдением воли Божьей, то есть недопустимой конфронтацией с судьбой. (Отсюда вытекает часто подчеркиваемая необходимость представлять мифы, которыми угнетатели кормят людей, в качестве проблем.) Во втором случае, если люди уже достигли относительно ясного представления об угнетении, которое позволяет им взглянуть на угнетателя в отрыве от них самих, они принимаются за борьбу с целью искоренить противоречие, жертвами которого они стали. В этот момент они преодолевают расстояние между «классовой необходимостью» и «классовым сознанием».

В первом случае революционные лидеры, к несчастью, невольно оказываются противопоставленными народу. Во втором случае появляющиеся лидеры почти немедленно получают от людей полную сочувствия поддержку, которая, как правило, усиливается в ходе революционной деятельности. Лидеры обращаются к людям спонтанно и ведут с ними диалог. Между людьми и революционными лидерами почти сразу возникает эмпатия: их взаимная преданность устанавливается практически мгновенно. Будучи товарищами, они считают себя в равной степени противопоставленными господствующей элите. Начиная с этого момента установившаяся практика ведения диалога между людьми и лидерами практически нерушима. Диалог будет продолжаться и после захвата власти, и люди будут знать, что ее захватили они.