Цель диалогической освободительной деятельности заключается не в том, чтобы «вытащить» угнетенных из мифологической реальности и «привязать» к какой-то другой. Напротив, цель диалогической деятельности заключается в том, чтобы дать угнетенным возможность осознать свою сцепку с несправедливой реальностью и пойти по пути ее трансформации.

Поскольку единство угнетенных подразумевает солидарность в их среде, вне зависимости от их конкретного статуса, это единство, без сомнения, требует наличия классового сознания. Однако состояние погруженности в реальность, характерное для крестьян Латинской Америки, означает, что, прежде чем осознать себя в роли угнетенного класса (или, по крайней мере, одновременно с этим), они должны достичь осознания себя в качестве угнетенных индивидов[199].

Европейским крестьянам представление в качестве проблемы того факта, что они являются людьми, может показаться странным. То же самое нельзя сказать о латиноамериканских крестьянах, ведь их мир, как правило, ограничивается территорией поместья, их жесты в определенной степени напоминают движения животных и деревьев, и они считают, что находятся с последними на равных.

Человек, неразрывно связанный таким образом с природой и с угнетателем, должен научиться воспринимать себя как личность, которой не позволяют быть. А сделать такое открытие в первую очередь означает научиться смотреть на себя как на Педро, Антонио или Жозефу. Это открытие подразумевает новое восприятие смысла, присущего названиям: слова «мир», «люди», «культура», «дерево», «работа», «животное» вновь приобретают свое истинное значение. Теперь крестьянин воспринимает себя как человека, трансформирующего реальность (которая до этого представляла собой некую мистическую сущность) посредством своего созидательного труда. Он обнаруживает, что (как человек) он больше не может оставаться «вещью», находящейся в собственности другого, и может перейти от осознания себя в роли угнетенного к осознанию своей принадлежности к угнетенному классу.

Любая попытка объединить крестьян при помощи активистских методов, которые основаны на «слоганах» и не затрагивают фундаментальных аспектов, порождает лишь видимость единства, придавая их действиям чисто механистический характер. Единство угнетенных рождается на человеческом уровне, а не на уровне вещей. Оно рождается в реальности, которая может быть по-настоящему понята лишь в контексте диалектики между подструктурой и суперструктурой.

Для того чтобы угнетенные объединились, они должны сначала порвать пуповину магии и мифа, которая соединяет их с миром угнетения: их единство друг с другом должно иметь другую природу. Для достижения этого необходимого единства революционный процесс должен с самого начала представлять собой культурную деятельность. Методы достижения единства угнетенных будут зависеть от их исторического и экзистенциального опыта внутри существующей социальной структуры.

Крестьяне живут в «закрытой» реальности с единым, компактным центром, где принимаются решения по их угнетению. Городские угнетенные живут в более широком контексте, который предполагает наличие множества различных командных центров угнетения. Крестьяне живут под контролем господствующего авторитета, который воплощает собой систему угнетения. В городе угнетенные подвергаются «безличностному угнетению». В обоих случаях угнетающая сила в той или иной степени «невидима»: в сельской местности – из-за ее близости к угнетенным, в городах – из-за ее рассредоточенности.

Тем не менее культурная деятельность в столь разных ситуациях преследует одну и ту же цель: прояснить для угнетенных объективную ситуацию, которая связывает их с угнетателями, вне зависимости от того, видимы последние или нет. Лишь те действия, которые избегают простого словоблудия и бесполезного разглагольствования с одной стороны и механистического активизма – с другой, могут быть противопоставлены попыткам доминирующей элиты разделить народ, и лишь с их помощью можно продвинуться на пути к объединению угнетенных.

Организация

В теории антидиалогической деятельности манипулирование представляется необходимым для покорения и господства. В диалогической теории такой манипуляции антагонистически противопоставляется организация людей. Она не только напрямую связана с единством, но также представляет собой процесс естественного зарождения этого единства. Соответственно, борьба лидеров за достижение единства неизбежно становится еще и попыткой организовать народ, которая требует, чтобы тот факт, что борьба за освобождение – это общая задача, находил подтверждение на практике. Это постоянное, смиренное и мужественное подтверждение, рождающееся из сотрудничества и общих усилий, направленных на освобождение людей, позволяет избежать угрозы антидиалогического контроля. Оно может выражаться в разных формах, в зависимости от исторических условий, в которых существует общество, однако само по себе оно является неотъемлемой составляющей революционной деятельности.

Следовательно, для того чтобы определить, что и как следует подтверждать, необходимо постоянно углубляющееся критическое знание текущего исторического контекста, присущего людям мировоззрения, основного конфликта, существующего в обществе, и принципа, лежащего в основе этого конфликта. Поскольку это исторические, диалогические, а значит, диалектические аспекты, не следует просто заимствовать их из других контекстов, не проанализировав тот контекст, в котором осуществляется это подтверждение. Поступить иначе значит абсолютизировать и мифологизировать относительное, а в этом случае отчуждение становится неизбежным. Подтверждение делом, согласно диалогической теории деятельности, – это одно из основных отражений культурного и образовательного характера революции.

Важнейшие элементы практического подтверждения, которые не меняются в зависимости от исторического контекста, включают в себя согласованность слов и действий, храбрость, которая заставляет тех, кто подтверждает свои убеждения, принимать существование как постоянный риск, радикализацию (но не сектантство), подталкивающую тех, кто подтверждает свои убеждения и тех, перед кем они их подтверждают, к постоянно набирающей обороты деятельности, мужество любить (которое является вовсе не способом адаптироваться к несправедливому миру, а скорее стремлением к трансформации этого мира в интересах все более полного освобождения человечества), и веру в людей, поскольку именно перед ними необходимо подтверждать верность своим убеждениям, хотя из-за их диалектических отношений с господствующей элитой это сказывается также и на ней (и она реагирует на эти подтверждения в присущей ей манере).

Любое подлинное (то есть критическое) подтверждение верности своим убеждениям подразумевает смелость идти на риск, в том числе допускать вероятность того, что лидерам не всегда будет удаваться немедленно завоевать приверженность народа. Если такое подтверждение не принесло плодов в определенный момент и при определенных обстоятельствах, это еще не значит, что оно не сможет принести результаты завтра. Поскольку подтверждение верности своим убеждениям – это не абстрактный акт, а действие – столкновение с миром и с людьми, оно не статично. Это динамическая составляющая, которая становится частью социального контекста, в котором она возникает. С этого момента она не перестает влиять на этот контекст[200].