Серега Солодовников, вчерашний энтузиазм которого сменился явным дезертирским настроением, фыркнул:

– Ясно что. Сейчас этим по шеям надаем и в лес.

Расстроенный Серега хотел выместить на ком-нибудь злобу. Несчастная съемочная группа – унылая, с ахами и вздохами разбирающая спальные мешки – была хорошей мишенью. Почувствовав агрессивный Серегин пыл, телевизионщики попятились, скучковались, запричитали как старые бабы.

Виктор Сергеевич вертел в руках один из «Фишеров».

– Такие на барахолке люди задаром отдают, – сказал он и усмехнулся. – Что, Серега, наплевали нам в душу, а?

– Давайте хоть водки выпьем, – предложил Степан. – Нарежем колбасы, попируем напоследок и уйдем.

Все ощутимо нервничали. С шумом выпускали воздух из ноздрей, как молодые быки. Ганин стоял в сторонке, курил и молчал. Степан извлек из ящиков с едой бутылку, поставил кружком алюминиевые кружки – их обычную тару для питья – и стал разливать:

– Давай, ребзя.

Водка была теплой. Солнце еще не разогрелось в полную силу, но уже было ясно, к чему идет дело. Все повторялось: водка, адский солнечный круг, марево, выжженная планета, сомнамбулические подергивания человеческих тел.

Шибануло сразу.

Ганин перевел дух и увидел перед глазами кусок колбасы.

– Заешь, – сказал ему Степан.

Он дернул кусок зубами, как голодный пес. «К черту все. К черту вас всех. Гори огнем эта земля».

– Давай еще! – сказал он.

Ему с готовностью плеснули в кружку.

Он бахнул залпом, утерся и обвел всех налившимися кровью глазами.

– Довольны? За бирюльки обменяли все.

Он плюнул, в сердцах растоптал плевок ногой.

– Ты смирись, Андрей. Не всегда все будет по-твоему, – сказал Виктор Сергеевич, который, по обыкновению, избегал пьянства и со стороны наблюдал за набиравшим ход весельем. – Бесишься ты оттого, что решили не так, как ты захотел. Вот что тебя пробрало. Ты, неистовый, уговариваешь себя, что мы продались, взяли подачку у пиджачников. А я тебе так скажу: пока не ты один здесь решаешь, а мы вместе. Ясно?

Ганин хмуро смотрел на него.

– И пока мы решаем все вместе, надо решить еще раз: идем мы с этими или не идем, – Виктор Сергеевич кивнул в сторону телевизионщиков. – И лично я за то, чтобы идти.

– А вот фигу с маслом им! – взвился Серега, стремительно опьяневший после второго стакана. Он вытянул в сторону телевизионщиков красную руку с фигой. – Они нас с «пульс старами» объегорили, а мы положим большой рабочий болт на их съемки. Так, Степан? – он толкнул брата.

Степан пока промолчал. Закусив губу, он напряженно думал.

Ганин посмотрел на краснорожего Серегу, вспомнил, что это он не далее как сутки назад агитировал всех делать так, как велел губернатор, и сказал – специально, чтобы Серегу позлить:

– Я за съемки.

– Что? – Серега так и подскочил, не веря своим ушам. – Что ты говоришь, Андрюша? Ведь ты же давеча готов был удавиться, только бы не идти?

– Передумал! – огрызнулся Ганин.

Поняв, что иного от него не добиться, Серега вновь метнулся к брату, дернул его за рукав.

– Степа! Степан! Ну а ты-то? Ты за что?

– Вообще-то, Серень, ты только не обижайся, – помялся Степан. – Но вообще-то…

– Чего мямлишь?

– Вообще-то я за кино!

– Ты же мне брат, Степан! – попробовал воззвать к братской совести Солодовников-младший.

И тогда Степан взялся объяснять:

– Ну вот подумай. Мог ты себе представить, что ты, деревенская дубина… – услышав в свой адрес про «дубину», пьяный Серега сжал кулаки, но Степан и бровью не повел. – Дубина, дубина, чего уж там… И вот мог ты себе представить, Сереня, что про тебя снимут кино? И не просто кино, а такое, где ты – герой. И в руке у тебя вражеская трофейная пушка. И смотришь ты, Сереня, в камеру, ну точно как Рэмбо…

Опрокинув еще по кружке, разгоряченные, наскоро набросали план. Решено было так: они и дальше идут в сторону Мысков, куда направлялись изначально. Но по пути устраивают спектакль: собирают все, что осталось после ухода Фоки, – патроны, ржавые каски, звезды с погон – и по ночам разбрасывают, присыпая землей, вокруг лагеря. С утра начинают «копать»: перед камерой ходят с металлоискателями, которые звенят без умолку, и вынимают из земли то, что зарыли накануне. Стараются быть компанейскими парнями. Много улыбаются и дают интервью.

Глядишь, и правда будет кино. Глядишь, и они там выйдут приличными людьми. Глядишь, и правда выгорит им индульгенция.

Подвели итог: «Решено?» – «Решено!» И ударили по рукам. Потом позвали телевизионщиков – знакомиться.

– Подходи, ребзя! Водки нальем! – позвал Серега, забыв, что пять минут назад собирался намылить телевизионщикам шеи. Перспектива стать новым Рэмбо, кинозвездой отодвинула месть на задний план.

От выпитого Серегу качало, как шлюпку в море, и поначалу телевизионщики, глядя на него, боялись приближаться.

– Да не боись, ребята, подходи, – уговаривал он, не понимая причины их робости.

Они подошли только после того, как переговоры взял на себя Виктор Сергеевич. Усатый, самый старший в команде и главное – трезвый, он внушал телевизионщикам больше доверия.

– Вы на этого не глядите, мужики, – сказал он. – Сергей у нас тут за местный театр, веселит нас.

Он протянул подошедшим гладкую, тяжелую ладонь:

– Виктор Сергеевич. Давайте представляться.

Телевизионщиков было четверо, как и подельников в команде Ганина. Все они по очереди уцепились за руку Виктора Сергеевича, потом за руку Степана и напоследок, осторожно, за руки Ганина и Сереги. Назвались: Юрий, Дмитрий, Георгий, Игорь.

Игорем звали кудрявого черноволосого мужчину в авиаторских очках. Это он с самого начала забраковал почти весь состав ганинской команды, сочтя ее непригодной для съемки. Серега, вспомнив это, когда подошла его очередь, с силой сжал ладонь кудрявого Игоря:

– Ха!

Ладонь жалобно хрустнула, попав в капкан здоровенной деревенской пятерни. Игорь вскрикнул, побледнел и забился, как пойманная на крючок рыбка, силясь выбраться из захвата.

– Серый! – одернули Серегу одновременно Виктор Сергеевич и Степан.

– Что Серый? Серый ничего, – ухмыльнулся тот, разжимая хватку.

Телевизионщикам тоже предложили водки, и они с радостью выпили. Когда спало напряжение, стали обсуждать детали совместного путешествия. Развернули карты.

– Завтра выдвигаемся на юго-восток. Вот здесь, – Ганин ткнул в карту пальцем, – делаем остановку и начинаем копать.

– Почему именно здесь? – спросили его. – Будет ли картинка?