Я спрятал брошюры в рюкзак и вышел в коридор. Хорошо, что я сохранил дурацкий ключ от лифта. Туалет, где я обычно переодевался, снимая потную одежду после занятий, был закрыт. Пришлось идти к другому – расположенному в другом конце коридора, рядом с лифтом.

Проходя мимо офиса доктора Коэна, я почему-то замедлил шаг. Я не был здесь с лета, быстро смекнув, как избежать еженедельной травматизации от посттравматической терапии. Я проходил мимо двери со странным чувством, зная, куда она ведет, и помня, какой скверной была моя жизнь в последнее посещение этого кабинета. Это чувство я назвал бы антиностальгией.

Открылась дверь, и из приемной вышла девушка. В красно-желтой форме группы поддержки спортивных команд Ранчо. Поймав мой взгляд, она смущенно улыбнулась и направилась к лестнице.

Домой меня не тянуло, поэтому я пересек пешеходный мост и принялся бродить по кампусу иствудского университета. Кампус был меньше, чем запомнился мне. В своем кожаном пиджаке да при рюкзаке я запросто влился в толпу студентов, и на меня вдруг снизошло долгожданное облегчение. Последние дни я находился под неустанным вниманием всей школы, словно все старшеклассники подписались на факультатив «не спускай с него глаз». На университетском дворе я будто обрел невидимость.

Кампус напоминал мне о том дне, когда мы с Кэссиди притворились студентами, но я был к этому готов. Мне вспомнилось, как она сплела венец из цветов у ручья, как смеялась над тем, что я скорее всего поступлю в какой-нибудь ближайший государственный университет, что я не планирую уезжать из округа Ориндж. Она была права. Мне не место тут – в общежитии, находящемся в десяти милях от дома, где каждую ночь придется засыпать под гул далеких залпов фейерверков Диснейленда.

Признаюсь, я надеялся встретить Кэссиди, выходящую из здания в своем маскировочном прикиде – кроссовках и джинсах. Представлял, как она вскинет взгляд, увидит меня и в ее глазах отразится затаенная радость. Мы присядем на одну из деревянных скамеек, и Кэссиди извинится за свои слова и скажет, что наше расставание было ошибкой. Однако подобные вещи случаются только в очень плохом кино.

Я пошел в библиотеку. Девушка за стойкой пропустила меня, даже не оторвав взгляда от книги, которую читала. Я этого, если честно, не ожидал и не думал о том, что буду делать внутри. Но у меня с собой был полный рюкзак учебников, а библиотека располагала комфортной зоной отдыха, поэтому я устроился в ней, достал домашнюю работу и надел наушники. Выбрав при этом диван, с которого виден вход. Я все еще мечтал встретить Кэссиди.

Конечно же, она не пришла. И спустя какое-то время я перестал смотреть на дверь каждый раз, когда та открывалась. Я чувствовал невероятную безмятежность, сидя в библиотеке, слушая старый альбом Фрэнка Тернера и решая задачи по физике за удивительно вкусной чашечкой университетского кофе. Собирая перед уходом учебники и тетради, я задавался вопросом: искал ли я тут Кэссиди или надеялся найти себя?

Не знаю, чего я ожидал, придя в среду на урок ораторского искусства. Но уж точно не встречу с Кэссиди, поднявшую от толстенной книги взгляд, в котором застыла печаль.

– Ты вернулась, – сказал я, тем самым во множество раз увеличив и так возникшую между нами неловкость.

– Где твоя трость?

– Я прекрасно обхожусь без нее. – Неуклюже сев на стул, я наглядно доказал обратное – пролил кофе на нашу совместную парту. – Прости. – Я выудил из рюкзака салфетки и протер стол. – Много налил.

Кэссиди закрыла глаза и сделала глубокий вдох, словно сдерживая себя от того, чтобы не сказать и не сделать миллион вещей сразу.

Она подняла и наклонила книгу, отгораживаясь ею от меня как щитом. Парта между нами медленно высыхала, отдавая легким запахом кофе, заваренным во френч-прессе.

Мисс Уэнг даже не заметила моего отсутствия в понедельник. Она приболела и теперь была решительно настроена наверстать упущенное, поэтому поставила нам документальный фильм об истории ораторского искусства и приглушила свет.

Кэссиди, щурясь, читала книгу при тусклом свечении от телевизора, а я пытался, но не мог сосредоточить свое внимание на фильме. Воздух вокруг нас чуть ли не потрескивал от напряжения. Напряжения, возникшего из-за невысказанного обвинения с моей стороны, из-за разрушенных отношений и из-за причины разрыва, в которую никто из нас не верил.

Если Кэссиди считала меня дураком и встречалась со мной ради смеха, то почему тогда не смеялась надо мной после нашего расставания, а вела себя так, будто хочет навсегда исчезнуть? Что-то случилось. Что-то серьезное. И хотя все указывало на прозаичное объяснение – заставка-фотография на ее мобильном с парнем, которого она назвала своим братом; мужская одежда, которую она иногда надевала; ее нежелание приводить меня к себе домой, словно меня следовало скрывать или держать подальше, – я отказывался в него верить. Наотрез.

Я стал постоянным посетителем иствудской университетской библиотеки и каждый день ездил туда после уроков делать домашнюю работу. Привык к тому, что раньше после школы мое время занимала всякого рода деятельность: теннис, собрания ученического совета и ужасные подготовительные занятия, на которые я ходил с половиной ребят с углубленного курса. Потом в моей жизни появилась команда по дебатам, и Тоби с Кэссиди скрашивали вечера. Куча свободного времени не шла мне на пользу, поэтому я был благодарен своему консультанту за то, что она записала меня на множество углубленных курсов – так я мог часами выполнять домашнюю работу, если подходил к этому основательно.

Мама переживала за меня, это очевидно. Вернувшись в четверг домой из библиотеки, я обнаружил вынутую из шкафа и приставленную к двери моей спальни трость. Видимо, мама решила, что я ее забыл, а не перестал ею пользоваться.

Ходьба без трости причиняла боль, но эта боль была физической, а не душевной. Она не имела никакого отношения к Кэссиди, и это действовало успокаивающе, позволяло сосредоточиться только на физических ощущениях. Я подумал о металле в своем колене, заменявшем недостающую часть меня – часть, которая уже не работала. «Но это не сердце, – твердил я про себя. – Не сердце».

КОГДА Я В ПЯТНИЦУ столкнулся с Тоби и Фиби у кофейной тележки, они этому удивились и не сильно обрадовались.

– Привет, – смутился я, становясь позади них.

– О, мне позволено с тобой говорить? – Тоби округлил глаза в притворном испуге. – Или твои мускулистые дружки заловят меня у шкафчиков и надают по шее?

Я фыркнул на шутку. В нашей школе нет шкафчиков, так как каждому дается комплект домашних учебников.

– Выглядишь печальным, – сказал Тоби.

– Мы с Кэссиди расстались. – Как будто в этой школе есть человек, которому это неизвестно.

– Я сказал «печальным», а не «несчастным», дурень, – уточнил он. – Мог хотя бы ответить на мои сообщения, после того как я прикрыл тебя в понедельник.

О, теперь понятно, почему на мой прогул не обратили внимания.