Я едва его слышал. Сообщения Кэссиди и эта фотография доказывали: я был прав. Кэссиди все-таки собиралась пойти со мной на бал. И, что важнее всего, тем вечером в парке она мне солгала.

– Вот что ты сейчас сделаешь, – вырвал меня из мыслей Тоби. – Начнешь с самого начала. Можешь с чего-то вроде этого: «Давным-давно мой потрясный друг предупреждал меня насчет одной девушки, но я его не послушал».

Тоби имел в виду, что мне следует начать свой рассказ с субботнего вечера, но к этому моменту уже скопилось столько всего, о чем я умолчал, что мне пришлось вернуться чуть дальше. Поэтому я выложил ему все как на духу: как Кэссиди заставила меня сжульничать на турнире по дебатам; как мы целовались под фейерверками Диснейленда и обменивались световыми сообщениями; как замечательно все было и какие жуткие слова она сказала мне в вечер танцев; как назвала меня потрепанным деревенщиной из провинции, которому суждено тренировать школьную команду по теннису в жалкой попытке оживить в памяти свои золотые деньки.

– Она как будто хотела заставить тебя ее ненавидеть, – нахмурился Тоби. – Такие ужасные вещи говорят человеку, когда хотят, чтобы он больше никогда с тобой не заговорил.

– Ей невыносимо даже сидеть рядом со мной, а я ведь ничего плохого не сделал, – с отчаянием сказал я.

– Вот умеешь же ты их выбирать, а? – пошутил Тоби.

– Наверное, я проклят.

– Я бы сказал по-другому. Переживаешь последствия личной трагедии.

«Последствия личной трагедии». Мне это понравилось. Прозвучало в должной мере печально.

– Ты прав. – Я был неимоверно благодарен Тоби. За то, что он решил помириться со мной, вытащил меня из класса и заставил рассказать о случившемся, хотя я в последнее время вел себя как порядочный засранец. За то, что он – настоящий друг, а не тот, кто просто сидит со мной за обеденным столом или соревнуется за одну и ту же команду. Если и существовал кто-то, кто мог помочь мне разобраться в случившемся и найти ответы на вопросы, то этим человеком был Тоби. – Слушай, это прозвучит бредово, но у меня такое ощущение, будто я не в курсе чего-то очень важного. Нужно узнать, чего именно. Я должен раскрыть правду о Кэссиди Торп, и мне нужна твоя помощь.

Конечно же, Тоби согласился помочь. Чем угодно. Потому что в этом и заключается дружба. Тоби смотрел на меня так, словно ему не верилось, что я мог ожидать отказа. И мне подумалось: Тоби, Фиби и Остин навестили бы меня в больнице, а не присылали глупую открытку. Они бы не звали меня на тренировку по теннису и не просили подавать мяч, чтобы выиграть дебильное пари.

И Кэссиди, отчаянно лгав мне тем вечером в парке, сильно ошиблась в одном. Не я тут буду двадцать лет спустя тренировать школьную команду по теннису, иступленно желая снова пережить свои золотые деньки, а Эван.

КОГДА Я ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ, мама ждала меня с двумя огромными тыквами на Хэллоуин и набором ножей. Она питала иллюзию, что меня порадует такого рода занятие.

– Тебе неплохо бы взбодриться, – сказала она, указав на кухонный стол, застеленный десятком слоев газетной бумаги.

Я послушно сел за стол и вырезал с мамой в тыквах смайлики, надеясь, что в ближайшем будущем она не станет выдумывать для меня подобных «бодрящих» занятий.

– Я записала тебя на прием к доктору Коэну, – огорошила меня мама, поставив наши фонари из тыкв у входной двери.

В это время я играючи включал и выключал светодиоды и так и застыл с ними в руках, в ужасе уставившись на нее. Так вот ради чего все это было. Тыквы – лишь первая остановка на ее «за-все-уплачено» пути, начатого из чувства вины.

– Нет, мам.

Купер, обнюхивавший тыквы, поднял на меня взгляд, словно спрашивая, почему я расстроен.

– Один сеанс, – твердо ответила мама. – Сам знаешь, ты должен изредка показываться ему. Передай, пожалуйста, лампочки.

Я хмуро передал ей светодиоды.

– Мне не нужен психотерапевт.

Мама вздохнула. Прикрепила лампочки к тыкве. Естественно, она не собиралась обсуждать это на крыльце. Не дай бог, соседи услышат! Наконец она закрыла входную дверь и, глядя на меня, поджала губы.

– Я в порядке. Меня просто бросила девушка, вот и все.

– Это не обсуждается, – отрезала мама. – Прости, милый, но мы с твоим отцом в этом вопросе едины. У тебя сеанс в среду после школы.

– А если я не понесусь сломя голову к психотерапевту рассказывать ему о своей личной жизни? – спросил я.

Я вел себя отвратительно, но плевать на это хотел. Мама ошарашила меня. Она ожидала, что я вернусь в кабинет доктора Коэна, где в последний раз был на костылях, с болтавшимся в кармане пузырьком обезболивающих таблеток, и пытался переварить новость о том, что больше никогда не смогу заниматься спортом. Что я буду рассказывать ему о том, чего он никогда не поймет: о Кэссиди, Тоби и бывших друзьях. Что буду обсуждать свою жизнь, словно она – сюжет какого-то романа, который я прочитал, но не понял.

– Можешь дуться сколько угодно, – предупредила мама, – но, если не пойдешь на прием, на месяц лишишься машины. В школу я сама тебя буду возить. Меня это не обременит.

– Круто. – Я пошел в кухню и со злостью смотрел в кладовку, поскольку конфет на Хэллоуин мама, конечно же, не купила. Ну, по крайней мере в нашем доме мне не грозил «куммерспек» – то бишь лишний вес от «заедания» стресса.

В субботу вечером Люк устроил очередной показ в своем блуждающем кинотеатре – фестиваль классических фильмов ужасов в спортивном зале. Меня, разумеется, не пригласили. Тоби настаивал на том, чтобы я все равно пошел, но это вряд ли бы закончилось хорошо. В итоге я очутился на вечеринке Джилл в честь Хэллоуина, на которую собрался и поехал в последнюю минуту.

Я чувствовал себя измотанным, поэтому планировал остаться дома. Но было совершенно невыносимо смотреть на то, как мама раздает заглянувшим к нам охотникам за сладостями коробочки с изюмом, пока папа печатает какой-то важный документ в своем кабинете и вздыхает при каждом звонке в дверь.

По дороге к Джилл я заехал в магазин за пластиковыми клыками и блеском для тела. Я сомневался, что кто-то с вечеринки воспримет это правильно, с иронией, но в срочном порядке ничего лучше найти не смог.

Джилл жила в одном из самых старых жилых комплексов, расположенном возле озера. Большинство домов в этом месте раскупили из-за участков, а потом перестроили. На заднем дворе у нее имелся частный причал, родители держали там яхту. Каждый год на вечеринку в честь Хэллоуина Джилл делала из нее корабль-призрак: украшала паутиной, вешала пиратский флаг Веселого Роджера и забивала борт пивом.

В одиннадцатом классе теннисная команда в полном составе облачилась в тоги из простыней и сыграла столько раундов в «Опрокинь стакан», что на следующее утро я проснулся все еще пьяным – не знал, что такое вообще возможно.