В глаза ему ударил свет, он на мгновение ослеп, а потом понял, что находится на арене цирка и на него смотрят сотни пар глаз. Слониха влетела на арену в разгар предыдущего номера, и Прохор увидел под куполом нескольких человек, наряженных как маляры, и балансирующих с разноцветными кадками.

На несколько минут все смешалось, барабанщик, выводивший дробь, смолк.

Недолго думая, Курицын перелез через барьер и ринулся прочь – и тут занавес приподнялся, и из-за него появился сыщик Бергамотов. А с других концов возникли полицейские. Все это происходило в абсолютной тишине.

Прохор прыгнул обратно на арену, задел ногой ковер, растянулся на нем во весь рост, а зрители захохотали и захлопали в ладоши, полагая, что все это часть представления.

На барьер взгромоздился полковник Брюхатов и объявивл:

– Представление прекращается! Я – товарищ начальника Петербургской сыскной полиции.

И в этот момент один из эквилибристов-маляров, испугавшись то ли зычного голоса полковника, то ли его звания, оступился, и шест, по обоим концам которого висели разноцветные ведра, полетел вниз.

Публика ахнула, синяя краска из перевернувшегося ведра окатила с ног до головы полковника Брюхатова.

А другое ведро, с розовой краской, вылилось на спину слонихе Арлетте.

– Папа, папа, смотри, розовый слон! – в восторге закричал из зала ребенок, и тут все снова захохотали и захлопали.

– Отличное представление, просто отличное! – раздался голос. – Вот что значит лучший цирк в империи!

Арлетта, наполовину серая, наполовину розовая, встала на задние ноги и издала трубный глас. Прохор хотел было кинуться обратно за кулисы, но упавший сверху шест сбил его с ног.

К нему подоспел один полицейский, а затем и другой, они схватили Курицына и поставили на ноги. А полковник Брюхатов, весь в синей краске, прорычал:

– Это опасный государственный преступник!

Публика зашлась от хохота, и сразу несколько голосов крикнуло:

– Какой смешной клоун!

Тут к Прохору, которого полицейские волокли за кулисы мимо розовой слонихи, присоединился сыщик Бергамотов.

– Натворили вы дел! – произнес он. – Советовал же я вам – остановиться и не бежать!

– Я не клоун, я полковник Брюхатов! – вопил, сатанея, полковник, и публика отвечала ему дружным смехом. Розовая слониха Арлетта продолжала призывно гудеть. И дети, и взрослые были в полном восторге.

Дирижер не сплоховал, взмахнул палочкой, и оркестр заиграл туш.

– Да, повторяю, натворили вы дел, Курицын! – произнес, входя в гостиную, Орест Самсонович. Прохор, который пил чай, вздрогнул и ответил:

– Гм, я же думал, что вы на стороне Брюхатова…

Орест Самсонович качнул головой, скинул плащ и сказал, подходя к камину и зябко протягивая к огню руки:

– Я на стороне истины, Курицын. А ваши фортели мешают мне к ней приблизиться.

В гостиной появился верный Мэхпи и поставил на середину стола какое-то занятное, чрезвычайно ароматно пахнущее кушанье.

– А Брюхатов меня не загребет? – спросил Прохор, пуская слюнки при виде ужина.

– Не загребет! – усмехнулся Бергамотов. – Если использовать столь любимое вами тюремное арго. Ибо мне удалось убедить господина полковника, что вы действовали по моему наущению. Конечно, если учесть, что Леонтий Архипович отмокает сейчас в ванне со скипидаром, пытаясь соскрести со своей лысины и физиономии синюю краску, которой окатили его в цирке, настроение у него было далеко не самое компромиссное. Поэтому мне пришлось принести ему самые искренние извинения и дать слово, что более вы путаться под ногами у полиции не будете. Как, впрочем, и под моими тоже. Вам понятно, Курицын?

Прохор уныло кивнул, а Орест Самсонович, подойдя к столу, воскликнул:

– Мэхпи, как всегда, превзошел самого себя!

– Надо. Подкрепиться. Сегодня. Ночь! – ответил индеец, и Орест Самсонович кивнул.

– Да, понимаю, ты прав. Однако наш юный друг с таким шумом глотает слюни, что предложи сначала ему.

Прохор набросился на еду, а Орест Самсонович, закурив короткую ароматную папиросу, сообщил:

– Я веду дело Джека-потрошителя. Это факт номер один. Вы спутали мне все карты. Это факт номер два. Вы что-то знаете, Курицын, но скрываете, желая напечатать сенсационную статью. Это факт номер три.

– Обязан. Свобода. Говорить. Правда! – произнес, с грохотом забирая у Прохора блюдо с остатками еды, Мэхпи.

Орест Самсонович улыбнулся.

– Мэхпи прав. Я спас вас от неминуемой и, надо сказать, заслуженной расправы со стороны Брюхатова. Поэтому надеюсь на вашу порядочность, Курицын, и взамен прошу выложить все, что вам известно!

– А если я этого не сделаю? – быстро спросил Прохор. – Или выложу, но не все?

– Значит, на вашей совести будет следующая жертва Потрошителя! – назидательно произнес Орест Самсонович. – Вы же не до такой степени испорченный человек, что сможете жить с чувством вины в том, что могли предотвратить убийство, но не сделали это в угоду своему честолюбию?

Прохор вздохнул. Выбора у него не оставалось. В конце концов, он ведь уже вычислил того, кто скрывался под личиной жуткого Джека, и как бы Бергамотову ни хотелось присвоить себе его, Прохора, славу, он не сможет!

– Никакого следующего убийства не будет! – важно заявил Курицын. – Ибо я знаю, кто Джек!

Докурив папиросу, Орест Самсонович усмехнулся, опустился к кресло и, скрестив руки на животе, сказал:

– Ну что ж, Курицын, рассказывайте! Только чур без утаек!

Прохор и рассказал обо всем, в самых мелких деталях. Смакуя каждое слово, каждый факт, он испытывал триумф, ибо наглядным образом доказал, что лучший сыщик в столице империи не Бергамотов и уж точно не полковник Брюхатов, а он, Прохор Курицын, золотое перо «Бульварного экспресса»!

После завершения рассказа Орест Самсонович, вероятно, пришибленный величием Прохора и собственным ничтожеством, некоторое время молчал. А потом проговорил:

– Нет, здесь что-то не так. Цицер не может быть Потрошителем, это не соответствует фактам и моей теории…

Понимая, что сыщик просто-напросто жгуче ему завидует, Прохор спросил:

– Тогда кто же, по-вашему, является сим жутким монстром? Назовите имя! И если убийца не Цицер, то отчего у него имеется тайная комната, в которой спрятан докторский саквояж с окровавленным скальпелем и пропитанными кровью тряпками?

Бергамотов тяжко вздохнул:

– Пока, увы, не могу.

– А я могу! – воскликнул Прохор. – И сообщу об этом нашим читателям! И если вы думаете, что сможете украсть у меня сенсацию, то вы глубоко ошибаетесь!