В поселке, однако, удивлялись, видя, как ребенок, за которым так плохо смотрели, так прекрасно рос. Другие матери судачили об этом между собою. Большинство из них намекали на то, что во всем этом было что-то сверхъестественное. Одна из них, Педрон, торговка грушами, решила все разузнать. Как-то вечером, когда сапожник и его жена слонялись где- то, она словно случайно подошла к окну их дома и заглянула внутрь. И тут же отскочила в сторону, не веря своим глазам. Маленькая Розик была не в колыбельке, а сидела на коленях женщины, которая ласкала девочку и играла с нею. И эта женщина — Педрон узнала ее сразу — была ее покойная мать, Луиза Ивонна Марке, совсем как живая, за исключением того, что она смеялась, чтобы заставить смеяться и девочку.

Сначала Педрон испугалась, но скоро ее разобрало любопытство. Она заглянула снова и на этот раз отчетливо увидела мертвую, которая расстегнула лиф, вынула круглую, наполненную молоком грудь и дала ее ребенку. Педрон тихо отошла и побежала за Пебель-гоз, чтобы та тоже посмотрела. И другие женщины пришли и тоже стали свидетелями.

Разумеется, на следующий день в поселке говорили только об этом. Дошло до Камма ар Гюлюша, и он поклялся больше не покидать дома, и его жена тоже перестала показываться на сборищах. Но ребенок вскоре начал хиреть. Мертвая мать больше не приходила кормить и нянчить девочку, и через месяц она сама ушла к матери в иной мир.

Хлебопашец и его хозяйка

Старый Фанши из Кермариа-Сюлар умер, не оставив детей, и его ферма перешла к его дальним родственникам, которые тут же поспешили ее продать. Ее купила вдова Салльу. Сама она не умела вести фермерское хозяйство и потому поселила на ферме своих слуг — молодого парня и служанку.

Парень, которого звали Жобик, сказал как-то утром служанке — ее звали Монна:

— Пойду пройдусь по полям, посмотрю, что там нужно сеять. Приготовь мне обед попозже.

— Хорошо, — ответила служанка. — А я пока обойду дом и посмотрю, где что лежит.

Жобик отправился в путь. Он пересек дворик, осмотрел фруктовый сад, потом прогулялся по целине. Уже прошло примерно два месяца, как умер Фанши. В течение этих двух месяцев все заросло буйными сорняками.

— Однако, — размышлял Жобик, — сразу видно, что хозяина больше нет.

Фанши слыл самым старательным хлебопашцем в кантоне. Когда он был жив, его земли на четыре мили в округе, от Луаннека до Миниги, считали самыми ухоженными.

— Сейчас он бы их не узнал, — продолжал говорить сам с собою Жобик. — И я не уверен, что смогу один привести их в то состояние, в котором они были. Очень, очень жаль, правда!

Проговорив это, он вдруг застыл от изумления.

С того места, где он стоял, его глазам открывались самые плодородные земли владения. Так вот, там, на пологом склоне холма, какой-то человек, управляя плугом без лошадей, вел по земле поразительно ровную борозду. Лицо его было затенено фетровой шляпой с широкими полями, ее бархатные ленты падали на спину вместе с длинными седыми волосами. Он пахал молча, и комья земли переворачивались сами собою.

Жобик окликнул его, но он, как показалось, не услышал. Тогда Жобик стал внимательно его рассматривать. По росту, по походке, по одежде, которая на нем была, в нем безошибочно можно было признать Фанши.

Это отбило у Жобика всякую охоту продолжать прогулку. Он вернулся на ферму. Можно было подумать, что Монна никакого внимания не обратила на его распоряжение, которое он сделал перед уходом: хотя он вернулся даже раньше, чем собирался, обед его уже ждал. Обе миски, его и Монны, наполненные похлебкой, дымились друг против друга на столе.

— Эй! — крикнул он с порога. — Ты догадалась, что я не долго задержусь?

— Нет, — ответила служанка, — обед готов, но благодарить ты должен не меня.

Она сидела на прикроватной скамье у очага. Подойдя к ней, Жобик заметил, что на лице ее была смертная бледность.

— С тобой тоже что-то случилось? — спросил он.

— Почему со мной тоже?

— Потому что... — начал юноша, — потому что я только что встретил Фанши, который пахал землю.

— Чудеса! А я провела все утро в компании с его умершей женой. Она преспокойно вошла, как к себе домой. Я сначала подумала, что это какая-то соседка. У нее в руках была охапка хвороста, она бросила ее в очаг. Подняла повыше котелок, я и правда его подвесила слишком низко. Тогда я заговорила с ней. Но она даже виду не подала, что слышит меня. Я заглянула ей в лицо, под старый пожелтевший чепец, и узнала покойницу Фанши. У меня кровь застыла в жилах. Я почти упала на эту скамью и больше не шевелилась. Если бы ты задержался на час, я бы пропала со страху.

Жобик и Монна тут же отправились к приходскому священнику и рассказали ему, что приключилось с ними обоими.

— Вы трогали миски с похлебкой? — спросил их священник.

Они сказали, что побоялись это сделать.

— Вы поступили мудро, — сказал кюре. — Если бы вы притронулись к похлебке хоть кончиком языка, вы тотчас же умерли бы. Будьте по-прежнему осторожны. Фанши и его жена могут приходить еще долго. Делайте вид, что вы их не замечаете. В день, назначенный Господом, они будут спасены и оставят вас в покое. Пока душа не исполнит свое послушание, она должна после смерти делать то, что привыкла делать при жизни. Так что не удивляйся, Жобик, если Фанши будет пахать вместе с тобою землю; и ты, Монна, — если Греттен, жена Фанши, будет по-прежнему заниматься хозяйством вместе с тобой. Каждому свой удел, и в этом мире, и в ином. Кто хочет жить в мире, тот не стремится проникнуть в тайны Господни.

С этого дня ни Жобик, ни Монна больше не дрожали от страха. Старуха Фанши могла думать, что это она хозяйничала в доме. А Фанши мог думать, что это он растил прекрасные зеленые озими на некогда принадлежавших ему полях. И это продолжалось столько, сколько было угодно Богу.

История Мари-Жоб Кергену

Мари-Жоб Кергену была посыльной на Иль-Гранде (Большом острове), по-бретонски — Энес-Вёр, на трегорском побережье. Однажды в будний день, в четверг, она ехала в Ланньон на рынок на полуразбитой повозке, в которую была впряжена худая лошаденка. А упряжь была еще более жалкой, чем лошадь, как говорится, вся в рванье. Это чудо, что старуха и ее экипаж не застряли двадцать раз на изрезанной тинистыми рытвинами и усеянной камнями прибрежной дороге, соединявшей остров с материком во время отлива. Тем более что Мари-Жоб этот переход делала всегда ночью, выезжая утром до рассвета и возвращаясь с восходом луны, когда она была. И еще одно чудо, что ни разу не повстречалась она с лихими людьми. Потому что чего хватает в этих местах, у Плюмера и Требердена, так это всяких бродяг, а товары, которые обычно обязана перевозить рассыльная в своей повозке, могут соблазнить не слишком щепетильных людей, которые только потому и занимаются собиранием выброшенных морем обломков, что ничего лучшего они не могут найти.

Ее спрашивали иногда: