сухо заметил в ответ:

— Могло быть лучше.

Пикировку закончил референт из ЦК, коротко доложив:

— У нас все готово.

Зашторили окна и начали показывать фильм. А предки молодцы, использовали его же приемы! Кадры из хроники будущего, подстановка из нынешней, фотографии, крепкий закадровый голос. Это Игорь Кириллов озвучивает. И даже нашлось место небольшой речи от Ильича. Кто ему, интересно писал речь? Столько воды! Ракитин подумал и решил, что пусть так и останется. Здешний народец привык к тподобному обращению, и улучшенный текст только помешает правильному восприятию. Так что пущай бухтит, как наши космические корабли бороздят просторы Вселенной.

А вот монтаж нужно сделать плотнее и добавить музыки. Обязательно из будущего! Электроника, жесткие ритмы техно и русский рок. Это точно покажет, что вождь не врет. Такого здесь нигде нет. Да и молодежи зайдет вернее, чем эти старорежимные фанфары. Семен тут же начал чиркать пометки блокноте, отмечая несуразности и неточности в фильме.

Ролик, надо отметить, был не особо затянут и уложился в пятнадцать минут. Кое-что в подаче материала было Ракитину чуждо, но это уже решать не ему. Сразу после первого к его удивлению показали второй фильм. Уже более подробный, без напора рассказывающий о возможном будущем страны от этого времени до начала двухтысячных годов. Довольно сухо и подробно диктор рассказывает о тех бедах и горестях, что постигли народы СССР во время кризиса и после распада страны. Семен задумался и отложил в сторону блокнот. Что-то его начало напрягать.

— Ну и как?

Кириленко и Толоконников подозрительно сияли как самовары. По сидевшим в зале гостями и техперсоналу также был заметен эффект фильмов. Так это они еще многое знали заранее. Что же ощутят члены Центрального комитета, приехавшие издалека? Это супер пропагандистская бомба!

— К первом у меня есть несколько замечаний. Но несущественных. Для лучшей подачи материала, — секретарь ЦК и ГРУшник синхронно закивали, затем их лица побледнели. — Но, твою мать, товарищи! Вы почему не сказали мне, что у вас имеется человек из будущего, лучшего меня соображающий в политологии? Ведь второй фильм явно не вы монтировали, только диктор советский. Кто его составлял?

Кириленко смущенно проблеял:

— Да мы…

— Кто мы?

Толоконников искоса глянул на опешившего от наглости попаданца секретаря ЦК и жестко рубанул:

— Я вас предупреждал, Андрей Павлович! Семен Степанович, вы правы, нам помогли. И у нас сейчас две портативных ЭВМ. Правда, у того… как бишь менеджера полезных материалов на нем немного. По сравнению с вашей пещерой Алладина. И вскоре вы обязательно встретитесь.

— Мы еще…

Генерал нервно повернулся к партийцу:

— Они нам нужны оба, Андрей Павлович. Но в целом какое впечатление?

— Хорошее. Особенно второй фильм. Вы бы наверняка избежали жесткости в оценках.

Кириленко, наконец, пришел в себя и пробурчал:

— Ну, это мы еще ничего окончательно не решили.

Ракитин взглянул на обоих и резко заявил:

— А я буду требовать у Генсека, чтобы показали оба фильма.

Секретарь ЦК покрутил шеей и ослабил узел галстука:

— Вот и Ивашутин требует того же. Но поймите, там будут сидеть обычные партийные функционеры. Ну что они воспримут? Они никогда не касались высокой политики.

— Правильно и поймут. Что сами и виноваты.

Толоконников взглянул на покрасневшего Кириленко, не выдержал и засмеялся. К ним подошел Огарков, беседовавший перед этим с группой референтов, у него в руках был блокнот. По лицу заметно, что показ произвел на генерала впечатление.

— Время ли смеяться, товарищи? Я читал вши доклады, но так наотмашь… Это будет бомба!

Кириленко оглянулся на силовика, и весь его дискуссионный запал тут же прошел.

— Пора собираться?

— Пора. Семен Степанович, ваши замечания по фильму передайте через Нестерова. Это его группа занимается проектом. С ним же договорись, когда к вам привезут вашего собрата по несчастью. Андрей Павлович, вы готовы?

Кириленко заметно нервничал, и потому Семен поинтересовался, не ожидая ответа:

— А куда вы сейчас направляетесь?

К его удивлению Толоконников сказал честно:

— Едем на дачу к Брежневу, по важнейшему поводу. Будут еще Щелоков, Косыгин, Ивашутин.

— То есть все силовые ведомства и правительство с ЦК. Это сила.

— Вот видишь, Андрей Павлович, товарищ Ракитин и то разобрался.

— Да ну вас к черту! Шерочка с машерочкой. Спелись! Вы хоть понимаете, что стоит на кону?

— Отлично понимаем, — тяжело вздохнул куратор «Оракула». Вряд ли был в мире человек, знавший больше о том, что им вскоре предстоит. Но без жертвы не бывает подвига.

Глава 32

Москва. Кремль. Кабинет Брежнева. 6 августа 1973 года

Внеплановое совместное заседание секретарей Центрального комитета и Совета Министров проходило тяжело и временами невероятно вязко. Ведь речь шла ни о чем ином, как о тотальном экономическом повороте политики государства. Со времен НЭПа и первых стахановских пятилеток в Союзе не было ничего подобного. От правительства присутствовали Косыгин, Тихонов, Председатель Госплана СССР Байбаков, Устинов и несколько заместителей. Доклад делал Мазуров. В кабинете Генсека звучали неожиданные слова — переучет народного хозяйства, изменение ценообразования, хозяйственный расчет, фонды коллективного и личного поощрения. В принципе Косыгин и его команда ничего не изобретали, еще в шестидесятых начав копировать успешный опыт венгерских, польских и югославских товарищей. Экономика тех стран после реформ 50-х превосходила советскую по эффективности.

К середине 1950-х годов, в условиях ускорения научно-технического прогресса, расширения ассортимента производимых товаров и усложнения их потребительских свойств придерживаться прежних принципов централизованного руководства экономикой и планировать в штуках, тоннах и прочих натуральных показателях стало практически невозможно. Эффективность работы Госплана снизилась по всем направлениям. Плановики буквально погрязли в кипах отчетной и плановой документации. К началу 1954 г. в структуре Госплана СССР уже отсутствовал Сводный отдел перспективных планов, и работу по планированию вели всего четыре сотрудника. Решения зачастую принимались без серьезного технико-экономического обоснования, и потому нередко неточные.

Поэтому с конца 50-х годов ЦК КПСС и Совмин СССР начинают привлекать ученых к решению социально-экономических и научно-технических проблем развития СССР. Тогда же Президиум Академии наук СССР принимает ряд решений по развитию прикладных экономических исследований. Но не все было так простою К примеру, когда в 1954 г. профессор Ленинградского госуниверситета Л. В. Канторович предложил применять математические методы в планировании развития промышленности, он был подвергнут критике со стороны Госплана СССР и Центрального статистического управления СССР. Но в итоге разум возобладал и правительством было востребованы наработки научных коллективов, и работа продолжалась.

К выработке нового хозяйственного механизма Председатель Совета Министров привлек самых авторитетных специалистов, ученых-экономистов. Всех их освободили от текущей работы: «Думайте и предлагаете!». В подготовке реформы приняли участие академики Василий Немчинов и Леонид Канторович. Дискуссия, которая велась в Совмине, стала публичной именно тогда, когда в 1962 году вышла статья профессора Харьковского государственного университета и Харьковского инженерно-экономического института Евсея Григорьевича Либермана — «План, прибыль, премия». Экономист ратовал за то, чтобы прибыль стала определяющим критерием при составлении плана производства. Предприятия должны были стать более самостоятельными и решать, как тратить фонды «на нужды коллективного и личного поощрения».

В период нахождения у власти Н. С. Хрущева «субъективизм» и «прожектёрство», административные решения, основанные на эмоциях, чувствах, личных симпатиях и антипатиях, а не на трезвом расчете, нередко доминировали в процессах управления на уровне государства. Председатель Госплана Косыгин дал в то время докладу резко негативную оценку, усмотрев в нем будущие проблемы. Но идеи Либермана разделял лично Хрущев, создавший в связи с этим параллельную Госплану структуру — Государственный научно-экономический совет. В него вошли те представители государственных структур, кто видел спасение в «рыночном социализме». Правда, просуществовал совет лишь до 1963 года, а еще через год состоялся октябрьский Пленум ЦК, который отстранил Хрущева от власти.

Все эти годы обсуждение идей Либермана не прекращалось, причем их поддерживало все больше ведущих экономистов. Прислушиваясь к их мнению, Косыгин, возглавивший после октябрьского Пленума Совет Министров, взялся за переработку идей Либермана. В итоге в 1965 году после долгих дискуссий основной комплекс реформаторских мер был изложен в постановлении сентябрьского Пленума ЦК КПСС «Об улучшении управления промышленностью, совершенствованию планирования и усилению экономического стимулирования промышленного производства». Реформа Косыгина-Либермана символизировала новый хозяйственный подход, который сильно контрастировал с подходом, присущим советской экономической политике второй половины 1950-х — начала 1960-х