– Правда? – Томас был в растерянности. Полли была одна из служанок, очень хорошенькая, но он ничего такого не помнил.

– А папа любит Полли больше тебя. Или меня, – добавила она с горечью. – Поэтому за такие вещи он отругает тебя, а не ее.

– Но я же не… – начал было Томас, но замолчал, потому что не был уверен. Он совсем запутался. Его щеки горели, а ладони были влажными.

– Эта ночная бабочка очаровательна, – сказала сестра, беря свой подарок в руки. – Как ты сумел сделать такое?

– Я прикрепил вот сюда нитку, и теперь, когда ты за нее дергаешь, крылья раскрываются, – мальчик с надеждой улыбнулся. – Я сделал это для тебя, потому что мне было жалко, что тебе попало. А это значит, что я хороший. Правда, Люсиль? Я хороший, потому что мне жаль тебя!

Люсиль покачала головой. Крылья ночной бабочки хлопнули.

– Папа сказал маме, что хочет отправить нас учиться. Тебя в частную школу, а меня в академию для молодых леди в Швейцарию.

– Нет! – Томас был потрясен.

– Мы этого не можем допустить, – продолжила Люсиль. – Мы должны поклясться друг другу, что не позволим им разделить нас, никогда и ни за что.

– Я клянусь, – крикнул Томас, подняв руку. – Клянусь всем своим сердцем.

Серебряные слезы побежали по щекам девочки.

– Просто… просто сердце у тебя очень маленькое. Ты мой милый мальчик, но как ты сможешь его остановить?

– Разрежу его на кусочки! – пригрозил он. – Столкну в шахту и взорву!

– Милый Томас, – слабо улыбнулась Люсиль сквозь слезы, – если бы ты действительно мог это сделать.

#

Два года спустя, ранним утром, перед началом большой охоты на лис, пока Томас стоял на стреме, Люсиль почти надвое разрезала подпругу на седле своего отца и выдернула два гвоздя из подковы его лошади. Он тогда упал с лошади и сломал себе шею. Томас понял, что она также подмешала ему что-то в питье, так, чтобы все случилось наверняка.

– Мама показала мне как… – сказала она Томасу нежным голоском.

А через два года настал черед их матери.

#

Томас вынырнул из воспоминаний. Она много раз заводила его, и он всегда поступал так, как говорила Люсиль, прямо как механическая игрушка. И это всегда работало на них. На него.

Но сейчас… Сейчас фундамент их отношений пошел трещинами. Сейчас он уже не думал так же, как она. Глядя на свою сестру и ощущая энергию, которая исходила от нее, как пар, двигавший его машину, исходил от парового котла, он неожиданно почувствовал головокружение и сильный испуг.

– Неужели же это необходимо? Эдит? Неужели мы должны?..

Вытирая руки, Люсиль повернулась и, не веря самой себе, посмотрела на него. И в ее карих глазах он увидел несгибаемую волю, которую, в разговоре с Картером Кушингом, он приписал себе. Но в их изысканных детских играх кукловодом всегда была Люсиль.

– Да, Томас. Мы должны, и я это сделаю.

С этим он не мог смириться. Эдит не такая, как все. Все те ослепленные любовью женщины вроде Юнис Макмайкл – они были очарованы его изяществом, социальным положением и влюблены в его титул. Когда они смотрели на него широко открытыми глазами, то видели перед собой Принца-Очарование, как это изначально и предполагалось. Юнис была самой очарованной из них – задавала ему самые наивные вопросы, вроде того, что он надевал на последней встрече с королевской семьей, которую он в глаза не видел, и есть ли у него корона.

Но Эдит разглядела в нем мужчину, и при этом умного мужчину. Он ведь был умен. И изобретателен. Как ее отец, которым Томас искренне восхищался. Как любым другим американцем, представителем этой нации созидателей, где ценность человека определялась его делами, а не титулами. У Эдит были свои собственные цели в жизни. А еще она хотела помочь ему достичь его целей. Поэтому-то он оказался очарован ею. Он влюбился в американку, и эта любовь его изменяла. Но сможет ли он стать другим? Ведь достаточно Люсиль нажать на кнопку, и он опять начнет действовать – как и у волшебника в детской, у него не было никаких новых фокусов.

Никаких.

Но я могу их выучить. Я свободный человек.

Это было ошеломляющее открытие.

Люсиль прочитала отказ на его лице, и теперь Томас увидел уже ее ужас.

– Ты не представляешь, что они с нами сделают, – визгливо сказала женщина. – Нас увезут отсюда. Запрут. Мы потеряем наш Дом… друг друга. Они тебя повесят.

В этом она права. Женщин редко приговаривали к смертной казни, кроме того, он был готов все взять на себя. Но только если об их преступлениях станет известно. Только если кто-то о них расскажет. Но где тогда окажется Люсиль?

Она всегда бывала права. Хорошо знала, что будет лучше для них двоих. И он был обязан ей всем.

Но может ли он отдать ей жизнь Эдит?

Он весь пылал – лед и пламя, чистые помыслы и грязные намерения. Он представлял, как благородная алая кровь его предков бежит по его сосудам; аристократы всегда гордились своей кровью, но они… Кровь Шарпов была отравлена гнилью. Это все, что он знал наверняка; это все, чем он был на самом деле.

Глаза Томаса переполнились слезами. Он был совершенно сбит с толку. Без руля и без ветрил. Милая Эдит! Если бы только она знала, через что им пришлось пройти! Если бы только она это знала! Она бы поняла его, разве нет?

– Мы всегда вместе и никогда раздельно, – произнесла Люсиль. Это была их клятва во время долгих ночей бесконечных мучений. Безумие их обоих родителей. Никто в их жизни даже не пытался помочь им. Учителя и учительницы, священники и врачи – все они видели горе на их лицах, пустоту в их глазах, но ни один из них не решился заговорить об этом. Их отец был слишком могуществен, а мать внушала слишком сильный ужас.

Никто, кроме Томаса, не видел следы, оставленные хлыстом на теле несчастной Люсиль. Его мать наслаждалась, наказывая ее, и даже не удосуживалась разобраться, чья была вина, прежде чем наброситься на девочку. И когда его сестра сознавалась хоть в малейшем нарушении правил, это немедленно распахивало шлюзы материнского гнева.

А Люсиль всегда все брала на себя: Это сделала я.

А маленький Томас слишком боялся подать голос.

И вот теперь, на кухне, он тоже плакал: Знаю, я все знаю.

Люсиль же выглядела такой же маленькой и испуганной, как в те моменты, когда он позволял ее наказывать. И ничего не говорил в ее защиту. Когда он вел себя не как настоящий мужчина.

Но ради Эдит он должен им стать. Она наконец развеяла мрак в этом Доме и в его собственном мире! Мрак в его душе. И он может спасти ее там, где не смог спасти Люсиль.

Но ведь он любит сестру, действительно любит ее – она была центром его Вселенной всю его жизнь.