– Ш-ш-ш-што? – прошипел Пантелей, протягивая руку к автомату. – Так эти ублюдки всех братков порешили? Не уйду отсюда, пока последнему гаденышу кишки не выпущу, – зловеще пообещал он. – Год буду тут их караулить, а всех кончу. И головы в джунглях на деревьях буду развешивать.

Поскольку Григорий не нашелся, что переводить, журналистка глянула на Курочкина и испуганно спросила:

– Чего он так разозлился? – Девушка не понимала, что такого она сказала, чтобы привести в такое бешенство этого русского исполина.

– Он хочет отомстить за расстрелянный пиратами экипаж нашего корабля, – вольно перевел Григорий, играя желваками на скулах. В его глазах блестели слезы.

– О, нет-нет, – просияла телеведущая, – они не погибли.

– А? – Пантелей хоть и не понял журналистку, но тон почувствовал, да и слово «Nо» было ему знакомо. – О чем это она лепечет?

– Говорит, что наши ребята живы, – перевел Григорий.

– Как это? – не сразу понял Максаков. – Вот только что говорила, что потонули, а теперь… Ну-ка, давай, выясняй. Я гляжу, это самая информированная журналистка в мире. Пытай ее, Гриша, – взмолился старший сержант.

– Она говорит, – начал Курочкин после непродолжительного диалога с англичанкой, – что наш корабль столкнулся с «Викторией», ну, тем захваченным сухогрузом…

– Да помню я, – отмахнулся Максаков.

– Так, напомнил на всякий случай, товарищ старший сержант… Значит, столкнулся и пошел ко дну. Но весь экипаж, до единого человека, спасся на плотах. А потом их подобрал британский корабль и доставил на свою базу. Она говорит, – Курочкин указал на мисс Гудвин, – что своими глазами видела, как они сходят по трапу, и даже брала интервью у старшего лейтенанта.

– Пф-ф-фу-у-у, – облегченно выдохнул Пантелей, – спасибо тебе, – он схватил руку представительницы средств массовой информации и сильно сжал ее, – сняла камень с души, – Максаков закрыл глаза, закинул руки за голову и замер.

– Товарищ старший сержант, – минуты через три Курочкин тихо позвал командира, – а с этими что будем делать?

– Гриша, шепни-ка мне на ухо, как по-анлийски будет «расстрелять»? – негромко попросил Пантелей, не открывая глаз.

– What? – вскинулась журналистка, глядя на русских дикими глазами. Очевидно, одно из самых главных слов русского языка было ей знакомо.

– Ладно-ладно, – примирительно буркнул морской пехотинец, – уж и пошутить нельзя. Скажи ей, что пошутить хотел. А то ишь как взбеленилась, того и гляди буркалки повыцарапает.

Курочкин перевел, и представители Би-би-си успокоились.

– А теперь, Гриша, слушай мой план, – Максаков стал серьезен, – можешь и союзничкам переводить. – Сейчас мы с тобой изымаем у этих фруктов их документы и кинокамеру…

– Это видеокамера, – вставил Сваровски.

– Да какая мне разница? – пожал плечами Пантелей. – Я что, снимать собираюсь, что ли? Ты мне лучше вот что скажи, оператор, только не «воткай», пожалуйста, – сразу предупредил Максаков, – ты скажи: если из твоей камеры вынуть все внутренности, пистолет туда спрятать можно?

– Камера же не моя, а студийная, – поляк оказался более рассудительным, чем его патронесса, – и стоит немало денег.

– Ущерб тебе возместит Правительство Российской Федерации, – торжественно пообещал Пантелей, приложив на всякий случай ладонь правой руки к сердцу.

– Можно, – кивнул Сваровски.

– Приступай, – тут же отдал распоряжение морской пехотинец. – Значит, мы берем их документы, камеру и заявляемся с тобой на базу под их именами, – продолжал Пантелей, – ты – тележурналист Мишель Гудвин, я – Петр Сваровски, оператор…

– Но Мишель – это женское имя, – от такой русской наглости девушка широко открыла глаза, – а вы, простите, мужчина.

– Мишель по-нашему – Миша, – нашелся Максаков, – и у французов это тоже пацан. А потом они что, разбираются в именах? Я имею в виду пиратов. Вон есть у меня знакомый Агабаба. Если бы не знал, что он мужик, вовек бы по имени не догадался, какого он полу, – привел убедительнейший, по его мнению, факт Пантелей.

– Допустим, – условно согласилась девушка, взяв на себя привычную роль оппонента, тем более что по служебному статусу Курочкин задавать вопросы старшему по званию мог только с его разрешения, – но вы же, насколько я понимаю, английского языка не знаете!

– Так я же оператор, – снова парировал Максаков, – я интервью брать не буду. Мое дело – снимать. Желательно тихо и по одному, – улыбнулся Пантелей.

– Хорошо, – не уступала журналистка, – а если вам надо будет пообщаться с вашим товарищем? Спросить у него что-нибудь? Вы по-русски будете говорить?

– Ты поляк? – Максаков обернулся к Сваровски, который усердно раскурочивал свою кормилицу.

– Так, – кивнул тот, – поляк.

– Ну, и я буду поляк, – пожал плечами Пантелей. – Тем более что поляки сейчас НАТО жопу лижут, – Максаков продемонстрировал знание международного положения, – так что подозрений не будет. Пропшекаю что-нибудь: чш, пш, дж, дженькуе, пан…

– Дзенькуе, – обиженно поправил морского пехотинца Сваровски.

– Ну, похоже, – старший сержант удовлетворенно кивнул, – главное, чтобы Курочкин меня понял.

– Я пойму, товарищ старший сержант, – поддержал командира Григорий.

– Еще бы, – усмехнулся Пантелей. – Все, прения закрываю, – он стал пристраивать в видеокамеру пистолет, – базарить нет времени. Эти бандюки и так, наверное, уже волнуются, куда это журналисты запропастились. Мишель, – морской пехотинец обратился к девушке, – ты сидишь на телефоне, и если позвонит этот так называемый «офицер штаба» – морочишь ему голову. Делай что хочешь, но держи его на крючке. Поняла?

– Поняла, – тихо ответила девушка.

– Гриша, пошарь там среди контрабандистов, подбери мне одежонку, – приказал Максаков, – сам оденешься в шмотки оператора. Я в них не влезу.

Через пять минут одетые более-менее прилично морские пехотинцы были готовы к выходу.

– Ну, как говорится, бог не выдаст, свинья не съест, – выдохнул Пантелей, широко перекрестился и зашагал по направлению прикрытого ветвями «Лендровера». Курочкин повторил жест командира и двинулся следом…

– А если пиратов предупредили, что должна приехать женщина? – с тихим испугом произнесла Мишель.

– Ну-у-у, – разочарованным шепотом произнес Пантелей, – я бы снял шляпу, если бы эти ребята меня удивили. Если это охрана, то я – папа Римский. За версту их учуять можно, – Максаков втянул ноздрями смешанный с марихуаной сигаретный дым. – Да они и не скрываются особо, – подметил морской пехотинец.

– Значит, уверены в себе и никого не боятся, – подвел черту Курочкин и добавил: – А теперь, товарищ старший сержант, заткнитесь и помалкивайте, а то спалите всех.