Вечером, улегшись на свой любимый диван, он еще раз прокрутил в голове разработанный план — машина обещает успех и полную безнаказанность. Хочется верить хитрой технике, тем более что уже получилось один раз и теперь уже есть какой-никакой, но опыт в подобном непростом деле. Ну что, действовать? Не давать Котеневу и компании передышки, гнать их, как волки гонят ослабевшую дичь, не оставляя ей шанса на спасение от алчущей крови стаи? Действовать еще жестче, наступать на них, давить на психику, заставлять трястись от страха, но не забывая о собственной безопасности?

Подняв телефонную трубку, он набрал номер Жедя.

— Привет, это я. Завтра поедем ко второму, предупреди ребят — суббота будет, намылятся еще куда. Скажи, вечером наступит полная свобода до следующего раза.

— Ладно, — вздохнул великий мастер по приему стеклотары и поинтересовался: — Кого наметил? Тощенького?

— Наоборот, — усмехнулся Аркадий, — толстенького. В восемь встречаемся. Все, спокойной ночи…

Проснулся Лушин около половины девятого утра. Для него, привыкшего подниматься чуть не засветло, после восьми утра уже наступал рабочий день — дел хватает, магазины открываются рано, а Александр Петрович долгое время работал в торговле, заведуя продовольственным магазином. Завмагом он давно перестал быть, но привычка осталась.

Повернувшись на спину — Лушин всегда спал только на правом боку, — он увидел, что жена уже встала и, наверное, сейчас готовит ему завтрак, варит кофе, делает сладкую овсяную кашу и большие, многослойные бутерброды. Еще одна привычка, перенятая в туристической поездке за рубеж, где все едят овсянку, а уж огромные бутерброды — это свое, доморощенное, поскольку желудок Александра Петровича привык получать с утра ветчину, сыр и копчености, вместе взятые и сдобренные хорошим слоем вологодского масла — прямо из морозилочки, свеженького, не успевшего растаять и расплыться в масленке.

Энергично потерев лицо ладонями, Лушин поднялся, подошел к стоявшему около окна трюмо и поглядел на свой отвисший живот — растет, будь он неладен, даже овсянка не помогает вес сбросить. А тут еще бесконечные нервные стрессы, от которых просто трясут голодные спазмы, сжимающие желудок, и чертовски хочется жрать. Человек слаб, а бес чревоугодия силен.

Накинув на поросшие редкими волосами плечи финский махровый халат, Александр Петрович выплыл из спальни в коридор, звонко хлопая по голым пяткам домашними шлепанцами. Около кухни уже вертелся Сеня, ожидая завтрака.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался он с Лушиным.

— Доброе, — ответил тот, вспоминая вчерашний разговор по телефону с Мишкой Котеневым.

Уверял, подлец, что все решено наилучшим образом — договорился, мол, с людьми старшего компаньона, они дадут охрану и можно более ничего не опасаться. Слушая его заверения, Александр Петрович поддакивал, а сам думал: сказать можно все, что заблагорассудится, но вот как оно будет на самом деле? Где эта охрана? Дурака Мишку могли самого обмануть, наобещать с три короба, но ничего не сделать. Нет, верить словесным заверениям Лушин не привык и не любил.

Закончив разговор с Михаилом Павловичем, он закурил и начал мысленно перебирать знакомых, способных оказать ему действенную помощь в охране квартиры от неприятных посещений. Наконец в памяти выплыло лицо дальнего родственника по линии жены — Сени. Здоровенный, как танк, он занимался какими-то экзотическими видами борьбы; и весу в Сенечке больше центнера, и зарядку делает с пудовыми гирями, и, конечно, не откажется помочь. А если дать деньжат, то уж точно будет готов на все.

Не откладывая дела в долгий ящик, Александр Петрович разыскал по телефону Сеню и предложил немедленно встретиться для обсуждения обоюдоинтересного дела. При встрече, состоявшейся в обеденное время за хорошим столом — весьма важно было сразу расположить к согласию будущего охранника, — Лушин с удовольствием оглядывал могучие бицепсы дальнего родственника, его толстенную шею и похожие на кувалды кулаки. О том, почему ему нужно, чтобы родственник пожил у него или хотя бы приходил ночевать, Александр Петрович говорил весьма туманно, но Сеня не особенно стремился вникать в подробности. Он попросил по стольнику за вечер, и Лушин, не торгуясь, согласился — такого бычка брать, да еще почти даром! Что стоят деньги в наше время? А отсутствие ненужного любопытства только плюс, да еще какой. И вот теперь Сеня ночует у него, и на душе стало немного спокойнее.

— Я пойду ванночку приму, — доверительно сообщил Сене хозяин и крикнул на кухню: — Маша! Ставь кофе, я скоро.

— Александр Петрович, — остановил его Сеня и, нахально глядя прямо в глаза, без тени смущения напомнил: — Денежки бы дали.

— Чего? — недовольно остановился Лушин. — А-а… Да, я помню, ты не волнуйся. Как говорили классики, здесь не в церкви, не обманут. Подожди, сейчас приму ванночку…

— Суббота сегодня, — прижав дверь огромной ладонью, упрямо басил Сеня, — хочу на пляж съездить, а то вечером опять мимо развлечений. И жарко, а надо к вам приехать. Надо ведь?

— Надо, — сокрушенно вздохнул Александр Петрович. Сейчас стольник стал казаться уже хорошими деньгами, а опасность появления уголовников надуманной или миновавшей. К тому же придется дать две сотни: за вчера и за сегодня. Но что сделаешь, уговор дороже денег, а коротать вечер без Сени не хочется.

Лушин вернулся в спальню, достал из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, бумажник и, порывшись в нем, протянул Сене две купюры:

— Держи. Только вечером чтобы как штык был здесь.

— Железно, — белозубо улыбнувшись, заверил родич.

— Ну-ну, — отечески похлопал его по могучему плечу Александр Петрович. — Иди позавтракай и скачи на свой пляж соблазнять юных Джульетт.

Сеня спрятал деньги в карман брюк и распахнул перед Лушиным дверь ванной. Тот еще раз улыбнулся и, войдя, закрыл ее за собой. Вскоре донесся шум воды.

— Иди ешь, — позвала с кухни Маша. — Чегой-то ты повадился к нам? — ставя перед Семеном тарелку, спросила она. — То тебя по полгода калачом не заманишь, а то каждый день?

— Надоел? — Он жадно впился зубами в бутерброд с семгой.

— Не говори глупостей, не чужие небось.

— Это твой опасается, — прихлебывая чай, усмехнулся Сеня. — Сам попросил ночевать.

— Опасается? — Маша вытерла руки концом передника и присела напротив. — Чего ему опасаться?

— Рэкет кругом, — с набитым ртом пояснил родственник, ворочая челюстями и быстро уничтожая выставленные перед ним деликатесы, — в газетах только про это и пишут. А тут еще, говорил, на каких-то его знакомых напали. Пришли вроде вечером и обобрали. Вещи взяли и были таковы.

— Господи, страсти какие, — прижала руки к груди Маша, сморщив доброе полное лицо. — Это кого же так?

— Не знаю, — отмахнулся Сеня. Мысленно он был уже на пляже и представлял себя идущим по нагретому солнцем песку среди разлегшихся на полотенцах и одеялах молоденьких, соблазнительных самок. — Говорил, тут живут, недалеко.