Вскоре все они мертвы, тела их обуглены. Одни доспехи уцелели.

Постепенно прихожу в себя. Кожа горит и чешется. Плечо пульсирует болью в том месте, в котором торчит стрела. Я в таком изнеможении, что вот-вот отключусь. Но самое сильное чувство – облегчение. Мы спаслись и от солнца, и от врагов.

Я жива. Я была под солнцем, я на поверхности, и я жива. Ощущение непередаваемое, от восторга кружится голова. Теперь хочется всё вокруг увидеть, потрогать, попробовать. Тут и вовсе захватывает дух, на меня накатывают непонятные чувства. Сама не знаю, зачем я хочу это сделать, но всё же делаю.

Здоровой рукой хватаю Фейна за волосы, притягиваю его к себе и целую в губы, жадно и настойчиво.

Как странно. Непривычно целоваться с мужчиной без бороды, к тому же губы у Фейна тонкие и мягкие, не такие, как у Ринна. И ни на кого из эскаранцев тоже не похоже. Всё незнакомо, всё не так. Даже не успев ещё заметить, что Фейн мне не отвечает, понимаю, что не должна была этого делать. Но остановиться не в силах.

Фейн деликатно отстраняется и прикрывает губы ладонью. В глазах его грусть и то глубокое, мудрое понимание, которое я терпеть не могу.

– Не надо, – тихо произносит он.

Вскоре меня настигает слабость.

Фейн даёт мне немного отдохнуть, прежде чем устремляемся в глубь расщелины. Очень хочется лечь и заснуть, но надо ещё вынуть стрелу из руки и добраться до безопасного места, пока я ещё в состоянии стоять на ногах. Эта расщелина, образованная давно сменившим русло потоком, достаточно широка, чтобы мы с Фейном могли идти рядом. Фейн уверен, что по ней мы сможем спуститься в каньон, но я-то знаю, что с торчащей в плече стрелой так далеко не дойду. Поэтому отламываем древко, и я на несколько секунд вырубаюсь. Дальше отламываем наконечник, это мне даётся ещё тяжелее, потому что остаюсь в сознании.

Окружающий холод помогает мобилизоваться и мыслить яснее. Нельзя отчаиваться. Надо идти вперёд. И тогда у меня будет шанс достичь цели.

Фейн оказался прав. Ещё бы, здесь он в своей стихии. Расщелина ведёт к самому дну каньона. На Фейна, судя по всему, наше короткое пребывание на солнце никак не повлияло. На выражения сочувствия в мой адрес он времени не тратит. А мне всё больше и больше хочется сдаться. Всё равно не дойду. Но Фейн не даёт мне останавливаться.

На дне каньона болотисто и сыро. Какие-то толстые ползучие существа выбираются из пузырящегося водоёма и оборачиваются вокруг стеблей лишайниковых деревьев. Огромные грибные цветы напоминают толстые котлы, только пятнистые и с прожилками. Эти хищные существа приманивают ни о чём не подозревающих насекомых. Над головой образуют арки узловатые корни микоры, с которых свисают сине-зелёные водоросли. Кругом слышны уханье и кудахтанье неизвестных мне птиц. Вот что-то стремительно ползёт по ветке лишайникового дерева, но, прежде чем успеваю разглядеть, что там за зверь, он скрывается из вида.

Здесь туман совсем лёгкий, светло-серый. Над нами ярким светом сияет белая дымка. Видимо, здесь мне находиться можно, потому что туман в некоторой степени защищает от солнца, а может, оно ещё просто сюда не добралось. Впрочем, какая разница? Бреду, спотыкаясь, руки и ноги будто каменные. Стараюсь не отставать от своего проводника.

Переставляю одну ногу, потом вторую.

Двигаюсь вперёд.

Фейн обнаруживает на склоне выступ из земли и камня, с которого, словно занавес, свисают лианы. С видом человека, занимающегося давно привычным делом, проверяет, нет ли там зверей, изучает растительность и только потом даёт мне знак, чтобы я лезла внутрь. Я всё время дрожу. Кожа сильно зудит, но чесаться не решаюсь – вспоминаю, как гурта раздирали себя в кровь. Вдруг со мной случится то же, что и с ними? Фейн, наверное, знает. Но спросить не решаюсь.

Прячусь под этим карнизом и опускаюсь на мягкий суглинок. Пахнет свежестью, влагой и какими-то местными растениями. Глаза слезятся, их начинает щипать. Плечо немеет. Я боюсь, но не боли и даже не смерти, а собственной беспомощности. Это для меня хуже всего.

Фейн поспешно меня осматривает. Поражаюсь, какое спокойное у него лицо. Сначала меня это успокаивает, но потом вспоминаю, что он всегда такой. Знаю-знаю, о чём Фейн думает. Если умру, значит, «такая есть моя судьба». Если поделать ничего нельзя, значит, так надо, всё правильно. И особо убиваться по мне Фейн тоже не станет. У них, Детей Солнца, это, видно, не принято.

– Никуда не уходи, – говорит он и неожиданно улыбается.

– Шутишь, что ли? – слабым голосом выговариваю я, едва шевеля пересохшими губами. – Ты уж постарайся, чтобы я выжила, я тебя тогда нормальным шуткам научу.

– Сделаю всё, что могу, – отвечает Фейн и уходит, скрывшись за занавесом из лиан.

Засыпаю. Хотя болит каждая клеточка, усталость в конце концов берёт своё. Фейн приносит мне воду внутри похожей на воронку шляпки гриба-цветка и заставляет пить, хотя горло пылает от каждого глотка. Затем садится рядом с моей головой и протягивает мне палочку, чтобы зажала в зубах. Знаю, что сейчас будет, поэтому вопросов не задаю, и Фейн тоже молчит. Чувствую вкус земли, а ещё чего-то горького и едкого. Когда Фейн выдёргивает из раны древко, чуть не перекусываю палочку пополам.

Фейн чем-то обрабатывает рану, перевязывает её полосками ткани, оторванными от собственной рубашки, а потом велит мне съесть сладкую пасту, завёрнутую в шляпку безвкусного гриба размером с мою ладонь. Затем толчёт какие-то споры и растирает по моей обнажённой коже, отчего зуд проходит. Действует Фейн быстро и уверенно, совсем как врач, а я не сопротивляюсь, потому что выбора нет. В жизни так плохо себя не чувствовала.

– Готово, – объявляет Фейн.

Смотрю на него, не в силах произнести вопрос, который меня на самом деле волнует, но Фейн всё читает по глазам.

– Всё пройдёт через три дня или не пройдёт, – объясняет он. – У тебя кожа слабая, не такая, как наша. Не знаю, серьёзно тебя обожгло или нет.

– А если серьёзно?

– Умрёшь. Будет очень больно. Я тогда для тебя сделаю яд.

От неожиданности поперхнулась. Вот это прямота.

– У эскаранцев есть слово «тактичный». Знаешь, каких людей так называют?

– Тех, которые врут. Правильно?

Несмотря на боль, улыбаюсь.

– Правильно, – хрипло выговариваю я и снова засыпаю.

Не знаю, сколько проходит времени. То бодрствую, то снова засыпаю. Впрочем, одно состояние не сильно отличается от другого. Лихорадочные кошмары мешаются с галлюцинациями, и так весь день. Иногда всё-таки осознаю, где нахожусь, – лежу под каменным навесом, а Фейн сидит рядом и что-то говорит. Но чаще погружаюсь в мир страшных снов, порождённых болью. Ясно соображаю редко, в основном брежу.

Передо мной предстают лица из прошлого. Наставник Аллет, Аила, Керен, Хорик. Кто-то всё время повторяет одно и то же имя. Белек Аспа. Да кто ж это такой и где я о нём слышала?