– Проснись, парень. – Элиас поднял Фитца с кучи подушек, но мальчик по-прежнему спал, его тело было вялым, как у тряпичной куклы. Как девятилетний ребенок умудряется даже во сне вести себя несносно?

Элиас последовал за Джозефиной по темному проходу. Он перекинул Фитца через плечо и прислушался к дому, но тот не скрипел и не стонал. Он стоял неподвижно. Никто не разговаривал, кроме горничной и камердинера, которые болтали внизу, возможно ожидая возвращения мистера и миссис Дарлинг.

Когда дети уснули в своих покоях, Джозефина пожелала им спокойной ночи и направилась в свою спальню. Элиас смотрел, как она идет по коридору, и его дыхание участилось. Он постучал ногой, когда она вошла в спальню. Время шло, он потирал виски. Обидел ли ее его сюрприз? Был ли он настолько незначительным, что она посчитала его не заслуживающим ответа?

Люди редко обнажают свое сердце, ведь искренняя любовь – это нескромный поступок. Элиас отбросил приличия, чтобы выразить свою нежность, и тем самым сделал себя уязвимым. Какая трагическая ошибка! Ему следовало скрывать свои эмоции до тех пор, пока они не потеряют свою значимость.

Джозефина выскочила из спальни. Она замерла в коридоре и уставилась на Элиаса так, словно видела его впервые. Ее грудь вздымалась и опадала, а по щекам текли слезы.

Элиас кивнул, его нижняя губа дрожала. Последние две ночи он провел в кладовке, нанизывая на нитку цветки тростника. Он тайком пронес гирлянды в спальню Джозефины и развесил их на потолке, на мебели, на оконных стеклах. Этот жест казался незначительным, возможно, детским, но Элиас хотел, чтобы она знала: его руки всегда примут ее. Его душа никогда не остынет к ней. Его безопасное место – его дом – был и ее домом, и, куда бы она ни пошла, кого бы она ни любила, он будет обожать ее бесконечно.

Она была той радостью, которую он выбрал.

Мрак заставлял их сближаться, пока они не оказались лицом к лицу, почти касаясь друг друга. Элиас наклонился вперед и прижался лбом к ее лбу. Он провел пальцами по ее руке.

– Я не могу. – Джозефина положила ладони ему на грудь, чтобы удержать его на расстоянии. Она подняла голову, ее взгляд задержался на его губах. Между ними ничего не могло произойти. Элиас не стал бы рисковать ее честью. Он хотел поцеловать ее, но, если он поцелует ее один раз, он будет целовать ее снова, снова и снова, пока не вспомнит, как остановиться.

Джозефина зажала себе рот. Она плакала, пока они стояли в свете, исходившем из ее спальни, и каждый всхлип был признанием. Элиас прижался подбородком к ее волосам. Его тело болело, но осознание того, что на его чувства ответили, облегчало страдания от разлуки с ней.

– Спокойной ночи, мисс де Клэр. – Элиас обхватил ее руки и поцеловал их. Он отступил назад, его зрение затуманилось от слез. Заросли тростника были его клятвой. Он будет стоять рядом с Себастьяном у свадебного алтаря. Он будет навещать Джозефину по праздникам, играть с ее детьми, делать вид, что то, что произошло сегодня ночью, в темноте, было не более чем старой грезой.

Она была его дыханием. Он притянул ее к себе. И только потом позволил ей уйти.

Себастьян и вдова де Клэр вернулись из Лондона за неделю до праздничного бала у Дарлингов – традиции, которую с нетерпением ждали местные и приезжие дворяне. Они дарили самые изысканные вещи. Себастьян подарил матери соломенную шляпку, обшитую шелком и тафтой, отцу – коробку сигар. Китти и Джозефине он подарил вышитые шали, Элиасу и Фитцу – бриджи из черной кожи. Вдова де Клэр также преподнесла подарки, но приказала не открывать их до Рождества.

С началом подготовки к балу Кадвалладер вновь ожил. Миссис Дарлинг покупала венки и гирлянды, ящики, полные подсвечников. Она отдавала распоряжения до тех пор, пока ее голос не охрип. Такое поведение заслуживало сочувствия, ведь все женщины понимали пользу гостеприимства, особенно когда оно распространяется на титулованных особ. А что может быть лучше для установления дружеских связей, чем веселье и все его безрассудства?

Приглашения отправлялись с посыльными. Меню было составлено, к большому неудовольствию миссис Кейперс, без согласования с ней. Они с Энн трудились на кухне с рассвета до заката, готовя индюшатину, фаршированную колбасой, щуку, фаршированную пудингом, и блюда не меньшей сложности. Конечно, для праздника требовалась и выпечка. Элиас помог Анне приготовить булочки с абрикосовым джемом, лавандовые лепешки и любимый торт миссис Дарлинг – штолен.

Чтобы удивить гостей, Дарлинги совсем отказались от своего скромного образа жизни. Они наняли целый штат слуг, музыкантов и исполнителей. Однако их тугие кошельки не смогли повысить привлекательность мероприятия, поскольку у представителей высшего класса уже давно вошла в моду экстравагантность.

Лорд и леди Уэлби прибыли в поместье за два дня до бала. После приезда леди Уэлби пожаловалась на мигрень и удалилась в свою комнату. Лорд Уэлби отправился на охоту, в то время как домочадцы возились с сервировкой стола.

Люди прибывали. Проходили часы. Работа не оставляла времени на переживания. Элиас был рад отвлечься. Если бы не его запрет на чувства, он мог бы обидеться на отца, не поприветствовавшего его, или часами размышлять о той ночи в коридоре, когда он признался Джозефине в своих чувствах. Сейчас он проходил мимо нее в том же коридоре, как мимо незнакомки. Он бормотал вежливые слова за ужином и обменивался бессмысленными взглядами во время послеобеденного чая.

Правила приличия защищали их, так говорил себе Элиас. Ему нужно было закончить уроки и думать о своем будущем, а не тосковать по девушке, помолвленной с его кузеном.

Их разлука не будет длиться вечно. Они с Джозефиной договорились возобновить дружбу, как только эмоции утихнут. И все же, поступая правильно, он чувствовал себя виноватым.

В канун Рождества наступила суматоха и праздность. После наступления темноты в дом прибывали последние гости, их развлекали звуки струнных инструментов и последние хлопоты миссис Дарлинг. Все вели себя наилучшим образом, то есть лучше, чем можно было ожидать.

– На каждом шагу привлекательные женщины. О боже, как я тебе завидую, – сказал Себастьян. Он прогуливался по саду, разглядывая своих гостей – дам, одетых в тончайший муслин и атлас, украшенных меховыми палантинами, перьевыми плюмажами и нитями жемчуга.

– Мне? – ухмыльнулся Элиас. Он последовал за Себастьяном по гравийной дорожке, уставленной факелами, нос раздражали ароматы жареных орехов и сидра.